French
DeutschКолчак, Александр Васильевич — Википедия
Алекса́ндр Васи́льевич Колча́к (4 [16] ноября 1874[2], Александровское, Санкт-Петербургская губерния[3] — 7 февраля 1920[3][4][…], Иркутск[3][5]) — русский государственный, политический и военный деятель, учёный-океанограф, полярный исследователь (1900—1903), флотоводец (1915—1917), в 1914-17 гг. — вице-адмирал и адмирал Балтийского флота, с 1916 по 1918 гг. — командующий Черноморским флотом, член-корреспондент Петербургской Академии наук, вошедший в историю как руководитель Белого движения во время Гражданской войны в России. Верховный правитель России (18 ноября 1918 — 7 февраля 1920) и Верховный главнокомандующий Русской армией (ноябрь 1918 — 4 января 1920).
Участник Русско-японской и Первой мировой войн. Георгиевский кавалер. Адмирал (1918).
В январе 1920 года, во время отступления белых войск и эвакуации сил Антанты из Сибири, был выдан в Иркутске командованием Чехословацкого корпуса местным властям в обмен на свободное продвижение чехословацких эшелонов и союзных военных миссий во Владивосток. 7 февраля 1920 года расстрелян по постановлению Иркутского военно-революционного комитета от 6 февраля 1920 года, возглавлявшегося большевиками и действовавшего по личному указанию председателя Совета народных комиссаров РСФСР В.И. Ленина[6].
Биография[править | править код]
Происхождение[править | править код]
Род Колчаков относился к служилому дворянству Российской империи, был довольно обширным, в разных поколениях его представители очень часто оказывались связанными с военным делом[7].
Согласно одной версии, предком А. В. Колчака был турецкий военачальник, принявший ислам боснийский серб[8] Илиас Колчак (или Калчак)-паша, комендант крепости Хотин на Днестре, взятый в плен фельдмаршалом Б. Х. Минихом (1739).
Известно, что у него было два сына: Мехмет-бей (1708 г. р.) и Селим-бей (1728 г. р.). Селим-бей был отправлен в Турцию, а потомки Мехмет-бея якобы получили российское подданство. Однако никаких доказательств, свидетельствующих о родственных связях «новых» Колчаков, начиная с Лукьяна, с хотинским комендантом и его сыновьями, не найдено[9]. Современные российские историки указывают, что скорее всего Колчаки оказались в России не ранее второго раздела Польши в 1793 году — гораздо позже событий, связанных с русско-турецкой войной и пленением хотинского коменданта русскими войсками[10].
В источниках времён Павла I и Александра I упоминается сотник созданного в 1803 году и охранявшего границы России по Днестру Бугского казачьего войска Лукьян Колчак, который вместе со своими братьями получил земельные наделы в Ананьевском уезде Херсонской губернии, близ Балты, Жеребково и Кантакузенки, — прадед А. В. Колчака. Три сына сотника, Иван (1790 г. р.), Антон (1802 г. р.) и Фёдор (1817 г. р.), после смерти отца разделили между собой его имение. Фёдор Лукьянович выбрал военную службу и дослужился до чина полковника. Иван Лукьянович продал свою часть имения и уехал в Одессу, где приобрёл дом и поступил на гражданскую службу. Антон Лукьянович, судя по ревизской сказке о мещанах Одессы от 20 мая 1858 года (Государственный архив Херсонской области, ф. 22, оп. 1, д. 84, л. 834об.), семьи не имел и потомства не оставил. Указом Сената от 1 мая 1843 года Колчаки были утверждены в потомственном дворянстве и внесены в родословную книгу дворян Херсонской губернии[10][11].
Иван Лукьянович был отцом многодетного семейства: он воспитал троих сыновей и нескольких дочерей. Сыновей звали Василий, Пётр и Александр. Все они выбрали для себя военную карьеру, став морскими артиллеристами. Младший сын, Пётр, дослужился до капитана 1-го ранга; Александр, от которого взяла начало средняя линия Колчаков — помещиков Тамбовской губернии, закончил службу в чине генерал-майора.
Старший сын Василий родился 1 января 1837 года. Воспитывался в одесском Ришельевском лицее, хорошо знал французский язык и был поклонником французской культуры. Василия родители готовили к гражданской службе, но в 1853 году началась Крымская война, и он по окончании лицея (1854) поступил на службу в морскую артиллерию Черноморского флота в младшем офицерском чине, в ходе обороны Малахова кургана отличился и был награждён солдатским Георгиевским крестом. Получив ранение при обороне Севастополя, получил чин прапорщика. После войны окончил Горный институт в Петербурге и был командирован для прохождения практики на Урал, в Златоуст. Дальнейшая судьба Василия Ивановича была связана с Обуховским сталелитейным заводом, начиная с его пуска в 1863 году. Вплоть до отставки он служил здесь приёмщиком Морского министерства, имел репутацию человека прямого и крайне щепетильного. После выхода в отставку в 1889 году (с присвоением чина генерал-майора) ещё 15 лет продолжал трудиться на заводе, заведуя пудлинго-прокатной мастерской[12][13]. Был специалистом в области артиллерии, опубликовал ряд научных трудов о сталелитейном производстве, в 1903 году вышла его книга по истории Обуховского завода. В 1904 году вышла его книга «Война и плен. 1853—1855 гг.» (из воспоминаний о давно пережитом)[14][15].
Мать А. В. Колчака Ольга Ильинична (урождённая Посохова) (1855—1894) происходила из одесской купеческой семьи (хотя на допросе в 1920 году Колчак говорил о её дворянском происхождении)[8]. Её отец Илья Михайлович был потомственным почётным гражданином, многолетним гласным Одесской городской думы[16]. Ольга Ильинична имела спокойный и тихий характер, отличалась набожностью[12] и стремилась всеми силами передать её и своим детям[9].
Поженившись в начале 1870-х годов, родители А. В. Колчака поселились близ Обуховского завода, в селе Александровском, практически за тогдашней городской чертой. Супруга была на 18 лет моложе своего мужа[12]. 4 ноября 1874 года у них родился сын Александр[17]. Родители и сестра были похоронены неподалёку от Обуховского завода, на Успенском православном кладбище на Троицком поле; в советское время кладбище было ликвидировано[18].
Александр Васильевич Колчак родился 4 (16) ноября 1874 года.
Документ о рождении свидетельствует:
…в метрической 1874 года книге Троицкой церкви с. Александровского Санкт-Петербургского уезда под № 50 показано:
Морской артиллерии у штабс-капитана Василия Ивановича Колчак и законной жены его Ольги Ильиничны Колчак, обоих православных и первобрачных, сын Александр родился 4 ноября, а крещён 15 декабря 1874 года. Восприемниками его были: штабс-капитан морской Александр Иванович Колчак и вдова коллежского секретаря Дарья Филипповна Иванова. — [19]
Крестили мальчика в местной Троицкой церкви. Крёстным отцом новорождённого был его дядя, младший брат отца[20].
На допросах в Чрезвычайной следственной комиссии (январь — февраль 1920 года) Колчак о своём раннем детстве сообщил следующее:
Я православный, до времени поступления в школу я получил семейное воспитание под руководством отца и матери.
Мать водила детей в церковь близ Обуховского завода[21].
Годы учёбы[править | править код]
- Классическая гимназия
В 1885—1888 годах Александр учился в 6-й Петербургской классической гимназии, где закончил три класса из восьми. 6-я гимназия в сравнении с другими столичными учебными заведениями имела довольно демократичный состав учащихся. В одном классе с Александром обучались представители всех основных классов и сословий. Значительная часть учеников были детьми мелких чиновников и младших офицеров. Сын подполковника Александр Колчак и Вячеслав Менжинский, сын статского советника, будущий чекист и преемник Ф. Э. Дзержинского на посту главы ОГПУ, представляли «элиту» общества. Один из лучших учеников в классе Колчака был потомком дворового мужика. Александр учился плохо и при переводе в 3-й класс, получив двойку по русскому языку, тройку с минусом по латинскому, тройку по математике, тройку с минусом по немецкому и двойку по французскому языку, чуть не был оставлен «на второй год». На повторных устных экзаменах по русскому и французскому языкам исправил оценки на три с минусом и был переведён в 3-й класс[22].
- Морской корпус
В 1888 году «по собственному желанию и по желанию отца» Александр поступил в Морское училище[23].
С переходом из гимназии в Морское училище отношение к учёбе у юного Александра изменилось: обучение любимому делу для него стало осмысленным занятием, появилось и чувство ответственности. В стенах Морского кадетского корпуса, как с 1891 года стало называться училище, проявились способности и таланты Колчака. Он много и упорно трудился, тщательно изучал науки, военно-морское дело. Появились результаты. Александр выделялся успехами: он шёл в своём выпуске то первым, то вторым, периодически меняясь местами со своим другом Дмитрием Филипповым, с которым Александр познакомился ещё до поступления в училище[24][13].
Автор опубликованной в 1944 году статьи «Выпуск Колчака» контр-адмирал и писатель-маринист Д. В. Никитин, обучавшийся в Морском корпусе одновременно с Колчаком, писал[25][26][27]:
В третьей роте корпуса идёт вечернее приготовление уроков. …за своими конторками, уставленными вдоль длинной комнаты… сидят кадеты и зубрят. Среди лёгкого, как шелест листьев, шума, неизбежного, когда несколько десятков людей занимаются наукой, до меня доносится чей-то негромкий, но необыкновенно отчётливо произносящий каждое слово, как бы отпечатывающий каждый отдельный слог голос: «Прежде всего ты должен найти в пятой таблице величину косинуса…»
Кадет, среднего роста, стройный, худощавый брюнет с необычайным, южным типом лица и орлиным носом поучает подошедшего к нему высокого и плотного кадета. Тот смотрит на своего ментора с упованием… Ментор этот, один из первых кадет по классу, был как бы постоянной справочной книгой для его менее преуспевающих товарищей. Если что-нибудь было непонятно в математической задаче, выход один: «Надо Колчака спросить»— Никитин Д. В. Выпуск Колчака // Морские записки. — Нью-Йорк, 1944. — № 3. — С. 234—235.
В 1890 году Колчак впервые вышел в море. 12 мая по прибытии в Кронштадт Александр вместе с другими младшими кадетами был определён на броненосный фрегат «Князь Пожарский». На этом корабле был поднят и флаг командующего учебной эскадрой контр-адмирала Ф. А. Геркена. Эскадра под его командованием в ходе учебного плавания заходила в Бьёрко, Гельсингфорс, Ревель и 6 августа вернулась в Кронштадт. В ходе плавания Колчак вместе с другими младшими воспитанниками занимался на шлюпках. К концу учений состоялись общие гребные и парусные гонки, а затем прошло и десантное учение[28].
Гардемарины, согласно учебной программе Морского корпуса, должны были участвовать в учебной экскурсии на Обуховский сталелитейный завод для получения общего представления о «последовательных процессах полной фабрикации орудий… а также и о приготовлении стали». Александр много раз бывал у отца на заводе и стремился досконально изучить производство. Однако возобновившиеся занятия в Морском корпусе заставили отложить остальные дела и увлечения. Между тем известно, что приезжавший на Обуховский завод английский изобретатель и пушечный король У. Дж. Армстронг предлагал Александру отправиться в Англию, изучить дело на его заводах и стать инженером. Однако желание «плавать и служить в море» в желаниях и мечтах молодого Колчака взяло верх[29].
В 1892 году Александр был произведён в младшие унтер-офицеры[13]. С переходом в гардемаринский класс он был произведён в фельдфебели как лучший по наукам и поведению, в числе немногих на курсе, и назначен наставником в младшую роту. Кадет той роты, впоследствии на протяжении долгих лет друг и помощник Колчака, его первый биограф М. И. Смирнов вспоминал о том времени[13][29][30]:
В 1893 году гардемарин Колчак был назначен фельдфебелем младшей роты. Здесь я с ним впервые познакомился, будучи воспитанником младшей роты. Колчак, молодой человек невысокого роста с сосредоточенным взглядом живых и выразительных глаз, глубоким грудным голосом, образностью прекрасной русской речи, серьёзностью мыслей и поступков, внушал нам, мальчикам, глубокое к себе уважение.
— Смирнов М. И. Адмирал А. В. Колчак. — Париж, 1930. — С. 8.
В наступившем 1894 году, выпускном для молодого офицера, в его жизни произошли ещё два важных события. На сороковом году жизни после долгой болезни умерла мать. В этом же году на престол вступил император Николай II, с которым Колчак в течение своей жизни несколько раз встречался и чей уход от власти впоследствии определил и окончание военно-морской карьеры Колчака[31].
По окончании выпускного учебного года гардемарины прошли сложное месячное плавание на корвете «Скобелев» и приступили к сдаче выпускных экзаменов. На экзамене по морскому делу Колчак единственный из выпуска ответил на все пятнадцать заданных вопросов. Что касается остальных экзаменов, то Колчак все из них также выдержал на «отлично», кроме минного дела, ставшего впоследствии на практике предметом его гордости, по которому удовлетворительно ответил на четыре из шести вопросов. В списке, составленном после экзаменов в порядке убывания успеваемости, Колчак значился в выпуске на первом месте. Его друг Филиппов шёл вторым, уступив Колчаку только в оценке за поведение. Колчак возмутился, что кондуитный журнал определяет первое место в выпуске, и отказался от первенства в пользу Филиппова, которого счёл способнее себя. Комиссия была вынуждена посчитаться с его мнением, и в результате Александр стал вторым и получил как утешение премию адмирала П. И. Рикорда с вручением 300 рублей, полагавшуюся «отличнейшему во всех отношениях воспитаннику»[32][26][30].
Приказом от 15 сентября 1894 года Колчак в числе всех выпущенных гардемаринов был произведён в мичманы[32].
В 2001 году руководство Морского корпуса в Санкт-Петербурге решило в честь своего знаменитого воспитанника установить памятную мемориальную доску. Замысел был реализован в 2002 году[33].
Начало научной работы[править | править код]
Выйдя из Морского корпуса в 7-й флотский экипаж, в марте 1895 года Колчак был назначен для занятий штурманским делом в Кронштадтскую морскую обсерваторию, а вскоре его определили вахтенным офицером на новый броненосный крейсер 1-го ранга «Рюрик», отправлявшийся из Кронштадта на Дальний Восток[34]. Уже тогда он увлёкся океанографией и гидрологией Тихого океана; особенно его интересовала северная его часть — Берингово и Охотское моря. В перспективе он надеялся исследовать и южные полярные моря, задумывался о рывке к Южному полюсу и о продолжении русской исследовательской работы в тех широтах, приостановленной после экспедиции Ф. Ф. Беллинсгаузена и М. П. Лазарева. Самостоятельной научной работе и исследованиям морских течений, которые начал делать молодой офицер, не соответствовала, однако, обстановка флагманского военного корабля, на котором находился и командующий эскадрой адмирал Е. И. Алексеев.
В 1897 году Колчак подал рапорт с просьбой перевести его на канонерскую лодку «Кореец», которая направлялась в то время к Командорским островам, где молодой офицер планировал заняться исследовательской работой, однако вместо этого был направлен в качестве вахтенного учителя на парусно-винтовой клипер «Крейсер», который использовался для подготовки боцманов и унтер-офицеров. Командир «Крейсера» Г. Ф. Цывинский оставил такой отзыв о молодом офицере[35]:
Одним из вахтенных учителей был мичман А. В. Колчак. Это был необычайно способный и талантливый офицер, обладал редкой памятью, владел прекрасно тремя европейскими языками, знал хорошо лоции всех морей, знал историю всех почти европейских флотов и морских сражений.
Местом якорной стоянки «Крейсера» был избран корейский порт Генсан, где Колчак продолжил свои гидрологические исследования. Зиму 1897/98 года корабль провёл в Нагасаки[35].
5 декабря 1898 года «Крейсер» отправился из Порт-Артура в распоряжение Балтийского флота, 6 декабря Колчак был произведён в лейтенанты. В этом чине из-за перевода в Императорскую академию наук Колчак пробудет около 8 лет (впрочем, в то время лейтенанты могли командовать крупными судами)[36].
Во время плавания по Тихому океану Колчак узнал, что к походу на Шпицберген в составе русско-шведской экспедиции готовится шхуна «Бакан», а новейший мощный ледокол «Ермак» готовится отплыть в путешествие в глубины Арктики под руководством вице-адмирала С. О. Макарова. Молодому офицеру была известна знаменитая лекция Макарова «К Северному полюсу напролом», прочитанная адмиралом в 1897 году в Русском географическом обществе. Колчак стремился попасть в одну из этих экспедиций.
По прибытии в Кронштадт Колчак посетил адмирала Макарова[37]:
Я просил взять меня с собой, но по служебным обстоятельствам он не мог этого сделать, и «Ермак» ушёл без меня. Тогда я решил снова идти на Дальний Восток, полагая, что, может быть, мне удастся попасть в какую-нибудь экспедицию, — меня очень интересовала северная часть Тихого океана в гидрологическом отношении. Я хотел попасть на какое-нибудь судно, которое уходит для охраны котикового промысла на Командорские острова к Беринговому морю, на Камчатку. С адмиралом Макаровым я очень близко познакомился в эти дни, так как он сам много работал по океанографии.
Команда ледокола была уже укомплектована[38], а без санкции министерства перейти с одного судна на другое было невозможно.
В 1899 году Колчак свёл воедино и обработал результаты собственных наблюдений над течениями Японского и Жёлтого морей и опубликовал в «Записках по гидрографии», издаваемых Главным Гидрографическим Управлением, свою первую научную статью «Наблюдения над поверхностными температурами и удельными весами морской воды, произведённые на крейсерах „Рюрик“ и „Крейсер“ с мая 1897 года по март 1899 года»[39].
Колчак знал, что в Академии наук готовится проект Русской полярной экспедиции с задачей пройти Северным морским путём от Кронштадта до Владивостока, исследовать район Северного Ледовитого океана к северу от Новосибирских островов и попытаться отыскать легендарную Землю Санникова. Руководить экспедицией был назначен известный полярный исследователь Э. В. Толль, с которым Колчак встречался в сентябре 1899 года. Определённого ответа Толль не дал, а Колчак тем временем был назначен на броненосец «Петропавловск» и отправился на нём на Дальний Восток[40].
Служба на новейшем броненосце увлекла молодого офицера, однако вскоре он увидел, что и здесь «есть служба, но нет практики, нет возможности плавать и жить». Колчак решил принять участие в начавшейся осенью 1899 года Англо-бурской войне. К этому его толкало не только романтическое желание помочь бурам, но и стремление получить опыт современной войны, совершенствоваться в своей профессии[41]. Но вскоре, когда корабль стоял в греческом порту Пирей, Колчаку доставили телеграмму из Академии наук от Э. В. Толля с предложением принять участие в экспедиции на шхуне «Заря» — той самой, в которую он так стремился попасть ещё в Петербурге. Толля, нуждавшегося в трёх морских офицерах, заинтересовали научные работы молодого лейтенанта в журнале «Морской сборник»[42]. Колчак сообщил о своём согласии и был временно переведён с военной службы в распоряжение Императорской Академии наук[43].
Русская полярная экспедиция (1900—1902)[править | править код]
Второй ряд: Н. Н. Коломейцев, Ф. А. Матисен, Э. В. Толль, Г. Э. Вальтер, Ф. Г. Зееберг, А. А. Бялыницкий-Бируля.
В начале января 1900 года Колчак на торговом пароходе прибыл в Петербург и 21 января был официально назначен в состав экспедиции[44]. Начальник экспедиции предложил ему руководить гидрологическими работами, а также исполнять обязанности помощника магнитолога. Всю зиму и весну Колчак готовился к экспедиции: прошёл специальный курс и практику в Главной геофизической обсерватории (Петербург) и Павловской магнитно-метеорологической обсерватории, совершил командировку в Норвегию для консультации с Ф. Нансеном[45], в течение некоторого времени проходил у него стажировку[42]. Кроме того, он участвовал в комплектовании команды.
8 июня 1900 года путешественники вышли в путь[46]. Пройдя Балтийским морем, обогнув Скандинавский полуостров и загрузившись углём в Екатерининской гавани (Кольский залив), 5 августа мореплаватели уже держали курс в направлении Таймырского полуострова[47]. 22 сентября 1900 года экспедиция остановилась на зимовку на западном побережье Таймыра, в районе бухты Колина Арчера[48].
Лейтенант Колчак полностью заведовал гидрологическими исследованиями, а также занимался гидрохимическими исследованиями и наблюдениями по земному магнетизму, топографическими работами, проводил маршрутную съёмку и барометрическое нивелирование, а во время ночей с ясным небом определял широты и долготы различных географических объектов. На протяжении всей экспедиции Колчак составлял подробное описание берегов и островов Ледовитого океана, изучал состояние и развитие морских льдов.
Колчак сопровождал Толля в двух его санных поездках в малоисследованную восточную часть полуострова Таймыр, на полуостров Челюскина (15-19 октября 1900 года и 6 апреля — 18 мая 1901 года). Во время первой поездки, проходившей в 30-градусные морозы, Колчаку, производившему по дороге астрономические уточнения ряда точек, удалось внести существенные уточнения и исправления в старую карту, сделанную по итогам экспедиции Нансена 1893—1896 годов[48].
1900—1901 гг.
Весной за 41 день Толль и Колчак преодолели 500 вёрст пути, занимаясь маршрутной съёмкой и геологическими изысканиями. Из-за нехватки собак часто приходилось самим впрягаться в собачьи упряжки[49].
В своём донесении президенту Академии наук великому князю Константину Константиновичу барон Толль как руководитель экспедиции отметил энергию и преданность делу науки, проявленную Колчаком[42][50], а в своих дневниковых записях характеризовал его как лучшего офицера и отмечал любовь Колчака к гидрологии[51][52].
В 1901 году Толль назвал в честь Колчака один из открытых экспедицией островов в Таймырском заливе и мыс в том же районе. При этом сам Колчак во время своих полярных походов назвал другой открытый им остров в Карском море и южный мыс на полуострове Чернышёва острова Беннетта именем своей невесты — Софьи Фёдоровны Омировой — дожидавшейся его в столице[53][54]. Мыс Софьи сохранил своё название до нашего времени[42].
Навигация 1901 года продолжалась ровно 25 суток, за которые яхта прошла 1350 миль. 19 августа «Заря» пересекла долготу мыса Челюскин, став 4-м судном после «Веги» Норденшёльда с её вспомогательным кораблём «Лена» и «Фрама» Нансена, обогнувшим северную точку Евразии[55].
10 сентября 1901 года началась вторая зимовка экспедиции у западного побережья острова Котельный (Новосибирские острова). Колчак, как и во время первой зимовки на Таймыре, старался не терять времени даром и при любом удобном случае с товарищами или самостоятельно отправлялся изучать остров Котельный, а весной — ещё и Бельковский.
Тем временем, отчаявшись найти Землю Санникова, Толль решил хотя бы провести изучение неисследованного острова Беннетта. 23 мая 1902 года он с тремя спутниками отправился с места зимовки в сторону острова. После окончания работ полярников (группу Толля и группу Бялыницкого-Бирули, ушедшую 29 апреля на остров Новая Сибирь) должна была подобрать «Заря».
Лишь 8 августа оставшиеся члены экспедиции смогли, освободившись из ледового плена, отправиться на «Заре» в направлении островов Беннетта и Новая Сибирь, но за две недели не смогли пробиться через льды[56] и были вынуждены повернуть на юг, к материку, поскольку иначе угля на возвращение уже не хватило бы[57].
25 августа искалеченная льдами «Заря» еле доползла до устья Лены и подошла к берегу в бухте Тикси — на вечную стоянку. Все наиболее ценные коллекции и оборудование перегрузили на борт пришедшего парохода «Лена», на котором путешественники добрались до Якутска. Уезжая, лейтенант Матисен, которому Толль передал руководство экспедицией на время своего отсутствия, распорядился подготовить оленей для группы Толля, а в случае, если тот не появится до 1 февраля, — отправляться на остров Новая Сибирь и ждать его там[58].
В начале декабря 1902 года Колчак с другими участниками экспедиции добрался до столицы[59].
За Русскую полярную экспедицию лейтенант Колчак был награждён орденом Святого Владимира 4-й степени[60]. 1 февраля 1906 года по итогам экспедиции он был также избран действительным членом Императорского Русского географического общества[61]. На материалах экспедиции Колчак выполнил фундаментальное исследование, посвящённое льдам Карского и Восточно-Сибирского морей, представлявшее собой новый шаг в развитии полярной океанографии. В своей монографии «Лёд Карского и Сибирского морей», занимающей более 170 страниц с приложением 11 таблиц и 24 фотографий разных форм льда, автор, в числе прочего, не только сформулировал основные направления происходящего под влиянием ветров и течений движения льдов в районе Новосибирских островов, но и предложил схему движения арктического пака для всего полярного бассейна.
Спасательная экспедиция 1903 года[править | править код]
По прибытии в Санкт-Петербург Ф. А. Матисен и А. В. Колчак, отчитавшись перед Академией наук о проделанной работе, сообщили о предпринятом Э. В. Толлем пешем походе на остров Беннетта[62]. Учитывая отсутствие каких-либо вестей о судьбе двух групп исследователей, которых не удалось забрать при завершении экспедиции (второй была группа Бялыницкого-Бирули), их участь крайне беспокоила Академию наук, Императорское Русское географическое общество и самих вернувшихся участников экспедиции.
Острое чувство ответственности и товарищеский долг толкали А. В. Колчака на быстрые и решительные действия. Готовый взяться лично руководить спасательной экспедицией, он изложил на бумаге свой план и подал бумагу председателю Комиссии по снаряжению Русской полярной экспедиции академику Ф. Б. Шмидту.
9 декабря 1902 года Комиссия[42] приняла предложенный Колчаком план санно-шлюпочного похода к Беннетту[63], хотя шлюпочное предприятие Колчака обещало быть не менее рискованным, нежели сам пеший поход барона Толля[64]. Колчак впоследствии рассказывал по этому поводу так[63]:
Предприятие это было такого же порядка, как и предприятие Толля, но другого выхода не было, по моему убеждению. Когда я предложил этот план, мои спутники отнеслись к нему чрезвычайно скептически и говорили, что это какое-то безумие, как и шаг барона Толля. Но когда я предложил самому взяться за выполнение этого предприятия, то Академия наук дала мне средства и согласилась предоставить мне возможность выполнить этот план так, как я нахожу нужным
— А. В. Колчак
Столь ответственное поручение привело к тому, что Колчаку пришлось отложить свою свадьбу с С. Ф. Омировой[65].
Тем временем пришло известие о благополучном возвращении на материк с Новой Сибири партии Бирули, однако о судьбе Толля и он ничего сообщить не мог.
9 февраля 1903 года Колчак отправился в Иркутск, а к 8 марта все участники предприятия Колчака собрались в Якутске. Пройдя по реке Алдан и её притоку Нёре, путешественники достигли Верхоянска, перейдя через Верхоянский хребет и пройдя вдоль устья реки Сартангу. Далее участники экспедиции перевалили через хребет Кулар и 10 апреля уже были в селении Казачий на Яне[66].
Одновременно с продвижением спасательной партии к Новосибирским островам был отправлен один из вельботов «Зари» вместе со снаряжением и продовольствием для спасателей.
5 мая 1903 года Колчак выступил с материка в направлении Новосибирских островов, имея своей конечной целью остров Беннетта. Общая численность экспедиции составляла 17 человек, в том числе семь человек так называемой вельботной команды (начальник экспедиции, два матроса и четыре мезенских помора)[63]. Экспедицию сопровождали 10 нарт с продуктами, одеждой, боеприпасами, каждую из которых тащили 13 собак. Сам вельбот был погружён на 2 нарты, которые тащили 30 собак. Снег и лёд становились рыхлыми, собаки тянули с трудом, хотя вся экспедиция шла в лямках и впрягалась наравне с собаками. Шли только ночами, когда подмораживало, но всё равно более шести часов собаки тянуть отказывались, и проходить удавалось лишь несколько вёрст в сутки. 23 мая путники добрались до острова Котельный[67].
18 июля, когда ветер отогнал лёд от берега, семь человек продолжили путь на вельботе по морю в сторону острова Фаддеевский. В этом переходе путешественников сопровождал постоянный сплошной снег, превращавшийся в потоки воды и вымачивавший людей сильнее дождя. На мысу Высокий на острове Новая Сибирь, согласно договорённости, их ждал руководитель вспомогательной группы Бруснев. Ещё в марте ему удалось обнаружить здесь первую записку Толля (датированную 11 июля 1902 года), где барон сообщал об отправке на остров Беннетта. Отдохнув сутки у Бруснева, вельботная команда продолжила свой путь на остров Беннетта.
По открытому морю шли то на вёслах, то под парусами. Снег шёл, не переставая, заваливая вельбот влажным мягким покровом, который, тая, вымачивал людей хуже дождя и заставлял мёрзнуть сильнее, чем в морозный зимний день. 4 августа высадились на острове Беннетта и начали поиски следов группы Толля. На мысе Эммы Колчак нашёл бутылку с запиской и планом острова, которую Толль оставил здесь, как условились перед расставанием на зимовке[68].
Переход через ледник едва не закончился трагически для Колчака: не рассчитав прыжок через трещину, он упал в ледяную воду и потерял сознание от температурного шока[69]. Это купание в ледяной воде всю последующую жизнь сказывалось на здоровье Колчака.
На восточном берегу острова в поварне[70] Толля была найдена его последняя записка, адресованная президенту Академии наук и содержавшая краткий отчёт о проделанной на острове работе. Записка заканчивалась словами: «Отправляемся сегодня на юг. Провизии имеем на 14—20 дней. Все здоровы. 26 октября 1902 г.».
Колчак провёл на острове трое суток, побывав во всех трёх его концах. Северо-восточную оконечность острова Колчак назвал мысом Эммелины Толль, юго-восточную — полуостровом Чернышёва, а мысу на этом полуострове Колчак дал имя Софии в честь своей невесты Софьи Фёдоровны. Самая высокая гора получила имя Де-Лонга, другая стала называться горой Толля. Двум ледникам на вершинах этих гор было присвоено имя Зееберга[71].
Другая часть экспедиции Колчака тем временем обследовала все острова Новосибирской группы, однако следов группы Толля нигде так и не обнаружила. По-видимому, полярники погибли во время перехода с Беннетта на Новую Сибирь[71]. Оставленные для них на южном направлении запасы продовольствия были обнаружены нетронутыми[42].
Выяснив относительно судьбы Толля всё, что только представлялось возможным узнать, 7 августа Колчак и его люди отправились в обратный путь[71]. С собой взяли документы и небольшую часть геологических коллекций, брошенных бароном Толлем при уходе с острова. 27 августа с трудом, в условиях сильного снегопада и мороза, достигли Котельного острова. Сентябрь и октябрь ждали становления льдов и промышляли охотой. За время экспедиции были обследованы все берега Котельного, Земли Бунге, Фаддеевского острова и Новой Сибири. 16 ноября тронулись в путь по ещё не окрепшему льду. Когда в начале декабря путешественники пришли в Казачье, выяснилось, что с осени экспедицию ожидает какая-то дама. Это была невеста Колчака, Софья Фёдоровна Омирова. Морозы в это время здесь доходили до −55 °C. Завершив в Казачьем дела по сдаче имущества экспедиции, в начале января 1904 года Колчак со спутниками добрался до Верхоянска[72].
26 января, приехав в Якутск, Колчак дал телеграмму президенту Академии наук, в которой сообщил, что партия Толля покинула остров Беннетта осенью 1902 года и исчезла без вести. Эта телеграмма Колчака была опубликована многими газетами.
Экспедиция Колчака достигла цели и вернулась без потерь в своём составе, чем её начальник мог гордиться. Кроме поиска группы Толля экспедиция Колчака решала и важные исследовательские задачи. Колчак открыл и описал неизвестные до него географические объекты, уточнил очертания линии берегов, внёс уточнения в характеристики льдообразования[73].
Знаменитый путешественник П. П. Семёнов-Тян-Шанский оценивал экспедицию Колчака как «важный географический подвиг». В 1906 году Русское географическое общество присудило Колчаку свою высшую награду — Константиновскую медаль[72]:
Совѣтъ Императорскаго Русскаго Географическаго Общества въ засѣданіи 30 января с. г. присудилъ дѣйствительному члену Общества Лейтенанту Александру Васильевичу Колчаку за участіе въ экспедиціи барона Э. В. Толя и за путешествіе на островъ Беннета, составляющее важный географическій подвигъ, совершеніе котораго было сопряжено съ большими трудностями и опасностью для жизни, — свою высшую награду — Константиновскую медаль.
А. В. Колчак был четвёртым из полярных путешественников, получивших эту почётную награду; до него этой медали удостаивались лишь три знаменитых полярных исследователя: Ф. Нансен, Н. Норденшёльд и Н. Д. Юргенс[75].
Русско-японская война[править | править код]
По прибытии в Якутск Колчак узнал о нападении японского флота на русскую эскадру на рейде Порт-Артура и о начале Русско-японской войны. 28 января 1904 года он по телеграфу связался с Константином Константиновичем и попросил о своём переводе из Академии наук в Морское ведомство. Получив разрешение, Колчак ходатайствовал о направлении в Порт-Артур[76].
В конце февраля прибыл в Иркутск и, проведя здесь около двух недель, буквально на ходу обвенчался 5 марта с С. Ф. Омировой в местной Михаило-Архангельской (Харлампиевской) церкви[76].
Сдав дела по экспедиции, 9 марта отправился на Дальний Восток. Вместе с ним выехал Бегичев[76].
Колчак прибыл в Порт-Артур 18 марта. На следующий день лейтенант встретился с командующим Тихоокеанским флотом адмиралом С. О. Макаровым и попросил назначения на боевую должность. Однако Макаров назначил его вахтенным начальником на крейсер 1-го ранга «Аскольд»[77]. Этим назначением командующий хотел предоставить лейтенанту возможность отдыха после полярной экспедиции и приблизить его к себе, чтобы познакомиться получше[78]. Через две недели адмирал Макаров, которого Колчак считал своим учителем[79], погиб на борту эскадренного броненосца «Петропавловск», подорвавшегося на японской мине.
Колчак, больше всего не любивший монотонную и рутинную работу, добился своего перевода на минный заградитель «Амур». Перевод состоялся 17 апреля[79]. Видимо, это было временное назначение, так как уже через четыре дня он был назначен командиром на эскадренный миноносец «Сердитый». Корабль относился ко второму отряду миноносцев, уступавших лучшим кораблям первого отряда и потому занятых на охране входа в гавань или сопровождении тралящих судов. Назначение на такую работу было ещё одним разочарованием для рвущегося в бой молодого офицера. Тем не менее, как отмечал впоследствии Ненюков, Колчак отлично справился со своими обязанностями и «оказал большую пользу делу защиты Порт-Артура»[80]. Вместе с тем, по воспоминаниям С. Н. Тимирёва, в мае разрабатывался проект, увлёкший и лейтенанта Колчака[81]:
Мы оба были в Порт-Артуре, где в конце мая 1904 года должны были участвовать в одной и той же экспедиции на транспорте «Ангара»… Разработка плана этой экспедиции (прорыв блокады и действия на путях движения японских транспортов в Жёлтом море и Тихом океане) в значительной степени принадлежала А. В. Колчаку… К сожалению, экспедиция наша не состоялась, так как в последнюю минуту адмирал В. К. Витгефт (командовавший флотом после Макарова), вначале относившийся сочувственно к нашему плану, отменил его, испугавшись рискованности предприятия.
— С. Н. Тимирёв
Беспокойный и в чём-то даже авантюрный по характеру Колчак мечтал о рейдерских операциях на коммуникациях противника. Ему, скучавшему от оборонной тактики, хотелось участвовать в наступлениях, схватках с врагом лицом к лицу. Однажды на восторг сослуживца от быстрого хода судна лейтенант угрюмо ответил: «Чего же хорошего? Вот если бы мы шли так вперёд, на неприятеля, было бы хорошо!»[81]
С 21 по 30 апреля ежедневной работой второго отряда миноносцев было траление внешнего рейда[80].
1 мая впервые с начала военных действий на востоке Колчаку довелось принять участие в серьёзном и опасном задании. В этот день началось выполнение операции, разработанной командиром минного заградителя «Амур» капитаном 2-го ранга Ф. Н. Ивановым. В то время как «Амур» занимался установкой минной банки, «Сердитый» под командованием Колчака вместе со «Скорым» шли с тралами впереди «Амура», расчищая ему путь. На следующий день, подорвавшись на расставленных минах, погибли японские броненосцы «Хацусэ» и «Ясима», что стало самым громким успехом Первой Тихоокеанской эскадры за всю кампанию[82].
Первое самостоятельное командование Колчака боевым кораблём продолжалось до 18 октября, с почти месячным перерывом на излечение в госпитале от воспаления лёгких[83]. И всё же Колчак успел совершить воинский подвиг на море[79]. Ведя свою каждодневную рутинную работу, Колчак на своём миноносце ежедневно тралил внешний рейд, дежурил на проходе в бухту, обстреливал неприятеля, ставил мины. Он выбрал место для установки банки, но в ночь на 24 августа ему помешали три японских миноносца. Офицер проявил настойчивость — в ночь на 25 августа «Сердитый» вновь вышел в море, и Колчак поставил-таки 16 мин в облюбованном им месте в 20½ милях (38 км) от гавани[84], на которых в ночь с 29 на 30 ноября подорвался и затонул японский крейсер «Такасаго». Этот успех был вторым по значению для русских военных моряков после потопления японских броненосцев «Хацусе» и «Ясима». Колчак гордился этим успехом, упоминал о нём в автобиографии 1918 года и на допросе в Иркутске в 1920 году[85][42][86].
С 19 сентября миноносцы и канонерские лодки были переведены на бессменное дежурство близ входа на внешний рейд. Периодически ставили мины. Однако служба на миноносце становилась к этому времени всё однообразнее, и Колчак сожалел, что находится не в гуще событий, где решалась судьба Порт-Артура[87].
18 октября Колчак по его собственной просьбе в связи с состоянием здоровья был переведён на сухопутный фронт, куда к этому времени переместились основные события военной кампании[83].
Здесь он командовал сводной батареей разнокалиберных орудий на артиллерийской позиции «Вооружённый сектор Скалистых гор», общее командование которым осуществлял капитан 2-го ранга А. А. Хоменко. В составе батареи Колчака были две небольшие батареи 47-мм орудий, стрелявшее по удалённым целям 120-мм орудие, батарея из двух 47-мм и двух 37-мм пушек. Позднее хозяйство Колчака было усилено ещё двумя старыми пушками с лёгкого крейсера «Разбойник»[87].
7 ноября произошёл первый для Колчака сухопутный бой[87]:
В пятом часу открыли огонь почти все японские и наши батареи; стреляли 12-дюймовыми по Кумирненскому редуту. Через 10 минут сумасшедшего огня, сливавшегося в один сплошной гул и треск, все окрестности заволоклись буроватым дымом, среди которого совершенно не видны огни выстрелов и взрывания снарядов, разобрать ничего было нельзя; …среди тумана поднимается облако чёрного, бурого и белого цветов, в воздухе сверкают огоньки и белеют шарообразные клубы шрапнелей; корректировать выстрелы невозможно. Солнце тусклым от тумана блином зашло за горы, и дикая стрельба стала стихать. С моей батареи сделали по окопам около 121 выстрела.
— А. В. Колчак
Всё время до момента сдачи крепости А. М. Стесселем Колчак провёл в огне сражения, отражая в артиллерийской дуэли с японцами атаки их пехоты[88].
Во время осады Порт-Артура лейтенант Колчак вёл записи, в которых систематизировал опыт артиллерийской стрельбы и собирал свидетельства о неудачной июльской попытке прорыва судов порт-артурской эскадры во Владивосток, проявляя себя вновь в качестве учёного-артиллериста и стратега[83].
К моменту капитуляции Порт-Артура Колчак тяжело заболел: к суставному ревматизму добавилось ранение. 22 декабря он попал в госпиталь[89]. В апреле госпиталь был эвакуирован японцами в Нагасаки, и больным офицерам было предложено лечиться в Японии или возвращаться в Россию. Все русские офицеры предпочли Родину[90]. 4 июня 1905 года Колчак прибыл в Санкт-Петербург, но после очередного обострения он опять попал в госпиталь[91].
- Признание военных заслуг
За «сторожевую службу и охрану прохода в Порт-Артур, обстреляние неприятельских позиций», произведённых за время командования «Сердитым», 15 ноября 1904 года А. В. Колчак был награждён орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость»[60].
12 декабря 1905 года «за отличие в делах против неприятеля под Порт-Артуром» лейтенант был награждён Георгиевским оружием с надписью «За храбрость»[91].
По возвращении из японского плена был награждён орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами[60].
К ордену Святого Владимира 4-й степени, которым Колчак был награждён за Русскую полярную экспедицию, в 1906 году ему были пожалованы мечи[60].
В этом же году ему была вручена серебряная медаль в память о Русско-японской войне[60].
В 1914 году Колчак был удостоен нагрудного знака участника обороны Порт-Артура[60].
Продолжение научной работы[править | править код]
После выписки из госпиталя Колчаку был предоставлен шестимесячный отпуск[92].
В этот период он стал членом Российского географического общества[78] и занялся обработкой материалов полярных экспедиций, которые оказались настолько богатыми, что для их изучения была создана специальная комиссия Академии наук, проработавшая до 1919 года[75]. Работа над отчётом о спасательной экспедиции, которой руководил Колчак, была завершена 12 ноября 1905 года; отчёт был опубликован в «Известиях Русского географического общества», а 10 января 1906 года Колчак на основании этого отчёта сделал краткий доклад на заседании Русского географического общества[93]. Историк В.Г. Хандорин отмечает, что с этого момента имя Колчака приобрело известность в научных кругах[75].
Личные качества и научные способности Колчака были высоко оценены президентом Академии наук[94]. С 29 декабря 1905 года по 1 мая 1906 года Колчак был прикомандирован к Академии наук «для обработки картографического и гидрографического материалов Русской полярной экспедиции». Это был уникальный период в жизни Александра Васильевича, когда он вёл жизнь учёного и научного работника[95]. Обобщения и научные наблюдения дали возможность Колчаку подготовить ряд научных работ[96].
В «Известиях Академии наук» была опубликована статья Колчака «Последняя экспедиция на остров Беннетта, снаряжённая Академией наук для поисков барона Толля»[96]. В 1906 году Главное гидрографическое управление Морского министерства издало три карты, которые подготовил Колчак. Первые две карты были составлены на основании коллективных съёмок участников экспедиций и отражали линию западной части побережья Таймырского полуострова, а третья карта была подготовлена с использованием сделанных лично Колчаком промеров глубин и съёмок; она отражала западное побережье Котельного острова с Нерпичьей бухтой[95].
В 1907 году вышел в свет перевод на русский язык труда М. Кнудсена «Таблицы точек замерзания морской воды», подготовленный Колчаком[96].
В 1909 году Колчак опубликовал своё самое крупное исследование — монографию, обобщавшую его гляциологические исследования в Арктике, — «Лёд Карского и Сибирского морей»[97], однако не успел издать ещё одну монографию, посвящённую картографическим работам экспедиции Толля[96]. В том же году Колчак отбыл в новую экспедицию, поэтому работой по подготовке рукописи Колчака для печати и изданием книги занимался Бируля, в 1907 году издавший свою книгу «Из жизни птиц полярного побережья Сибири». Эти книги Колчака и Бирули стали самыми значимыми работами, основанными на результатах Русской полярной экспедиции[98][99]. Значение труда А. В. Колчака состояло в том, что в нём он заложил основы учения о морских льдах. Колчак открыл, что «арктический ледовый пак совершает движение по часовой стрелке, причём „голова“ этого гигантского эллипса упирается в Землю Франца-Иосифа, а „хвост“ находится у северного побережья Аляски»[75].
Возрождение флота[править | править код]
Как и большинство русского офицерства, Колчак тяжело переживал поражение в Русско-японской войне и фактическую гибель флота. Осознание действительных ошибок и работа над их исправлением, борьба с обвинениями со стороны оппозиции и «прогрессивной» общественности в ошибках мнимых, стремление возродить погибший флот на совершенно ином уровне — эти чувства и желания не позволили Колчаку замкнуться в тиши «кабинетной научной работы». Продумывая возможности воссоздания флота и его коренной технической и организационной модернизации, лейтенант Колчак оказался одной из ключевых фигур в этой работе[100].
По инициативе молодых офицеров в столице был организован Петербургский военно-морской кружок, работой которого через некоторое время стал руководить Колчак. 24 апреля (7 мая) 1906 года в рамках Морского министерства Российской империи был сформирован Морской генеральный штаб (МГШ), который, как говорилось в указе о его создании, «имеет предметом своих занятий составление плана войны на море и мероприятий по организации боевой готовности морских вооружённых сил Империи». Колчак, один из авторов записки об организации МГШ, с 1 мая занял ответственный пост в новом учреждении, возглавив отделение русской статистики[100].
Вскоре был отменён «морской ценз», затруднявший продвижение по службе молодых морских офицеров. Согласно его требованиям Колчак прослужил в чине лейтенанта более 8 лет, приняв за это время участие в двух полярных экспедициях и обороне Порт-Артура. 11 июня 1907 года Колчаку был присвоен восстановленный во флоте чин капитан-лейтенанта[101]. В этом же году ему были пожалованы «мечи» и «банты» к ордену Святого Владимира, полученному за подвиг спасательной экспедиции 1903 года[102].
Колчак как генератор идей и организатор оказывал большое влияние на молодых офицеров. Он возглавлял комиссию МГШ по изучению военных причин, обусловивших поражение в бою при Цусиме. Историк Хандорин отмечал, что Колчак считал серьёзной ошибкой русского командования непринятие мер к нарушению радиосвязи японцев, сыгравшей колоссальную роль в бою[75].
Колчак был экспертом комиссии по государственной обороне Государственной думы. В декабре 1907 года на основе своего теоретического труда «Какой нужен России флот[103]» он подготовил доклад, с которым выступил в петербургском Клубе общественных деятелей, Кронштадтском обществе офицеров флота и Обществе ревнителей военных знаний. В 1908 году эта работа была опубликована в 6-м и 7-м номерах «Морского сборника»[104]. Статья, отличавшаяся реалистичностью и принципиальностью, стала теоретическим обоснованием всего российского военного судостроения в годы, предшествовавшие началу Первой мировой войны. По мнению автора, морские границы России не на всём своём протяжении одинаково важны, и наиболее угрожаемыми морскими границами страны были воды Балтики, где Россия непосредственно соприкасалась с одной из сильнейших и наиболее воинственных мировых держав — Германией. Колчак, трезво оценив финансовые возможности России и рассмотрев её геополитическое положение, приходил к выводу, что за 200 лет, прошедших с момента создания на Балтике российского военно-политического могущества, значение этого морского театра совершенно не утратилось, и поэтому, «исходя из оснований государственной безопасности и независимости его политики, следует признать, что вооружённая морская сила должна быть создаваема на Балтийском море»[105]. Колчак решительно отвергал получившие распространение в то время мнения о создании «недорогого оборонительного флота», который не только не смог бы защитить берега страны, но и стоил бы дороже флота, способного вести бой в открытом море. Российский флот, по мнению Колчака, должен был состоять из линейных кораблей — если Россия хочет играть роль великой державы. Одновременно в статье Колчак подробно рассматривал вопрос о новом для того времени виде морского оружия — подводных лодках, чью роль как самостоятельного агента войны он считал ничтожной. В этом ряд современников усматривали существенный недостаток статьи Колчака. В 1913 году Колчак осознал своё заблуждение — недооценку роли подводного флота — и не побоялся открыто об этом сказать, после чего поддерживал также создание и сильного флота подводных лодок на всех российских морях[106].
Выступления Колчака в качестве эксперта по военно-морским вопросам в Государственной думе, как пишет его биограф И. Ф. Плотников, «были замечательными, логичными, убедительными, покоряли глубиной мыслей, аргументов, расчётов»[104]. Тем не менее думская комиссия по государственной обороне отклонила проекты закладки новых линейных кораблей. Колчак, считавший это строительство совершенно необходимым для того, чтобы новый возрождённый флот мог встать в один ряд с ведущими флотами Англии и Германии, тяжело переживал эту неудачу. По мнению современного биографа Колчака П. Н. Зырянова, это стало одной из причин того, что вскоре Колчак оставил службу в Морском генеральном штабе[106], перестал заниматься вопросами реорганизации флота и начал читать лекции в Морской академии[107]. В. Г. Хандорин обращает внимание на то, что у Колчака не было академического образования, однако Морская академия, учитывая его весьма значительный к тому времени научный авторитет путешественника-исследователя, пригласила его читать лекции. За несколько месяцев, что Колчак провёл на поприще преподавателя, он прочитал курс лекций, посвящённый совместным действиям армии и флота и являвшийся первым теоретическим обобщением данного круга вопросов. Хандорин называет А. В. Колчака «родоначальником теории подготовки, организации и проведения совместных операций армии и флота». Изложенные в его лекциях принципы получили дальнейшее развитие уже в советское время[75].
В этот период семья Колчака снимала квартиру на Большой Зелениной улице, дом 3. 25 января 1908 года у них родилась дочь Татьяна[108].
13 апреля 1908 года Колчаку было присвоено звание капитана 2-го ранга[104], и он получил назначение на должность заведующего отделом Балтийского театра действий МГШ, однако вскоре из-за разногласий с новым морским министром С. А. Воеводским Колчак покинул МГШ[109].
Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана[править | править код]
Во время службы в Морском генеральном штабе Колчак не переставал интересоваться Севером, входил в комиссию Северного морского пути и продолжал научные исследования. В 1906 году была создана комиссия во главе с адмиралом В. П. Верховским для изучения вопроса о Северном морском пути. Комиссия поручила Колчаку составить доклад для морского министра об условиях плавания вдоль арктического побережья России. Записка была подготовлена Колчаком в сентябре 1906 года[110].
Возглавлявший Главное гидрографическое управление морского министерства генерал-майор А. И. Вилькицкий лелеял мечту об открытии Великого северного пути из Атлантического океана в Тихий. Вилькицкий заручился поддержкой правительства и решил организовать экспедицию. Он обратился к Колчаку с предложением возобновить исследовательскую работу в Северном Ледовитом океане, включиться в подготовку экспедиции и быть одним из её руководителей. Колчак принял это предложение[107].
Согласно разработанному комиссией Верховского плану, в комплексную экспедицию предполагалось отправить три отряда по два судна в каждом, построить 16 геофизических станций на арктическом побережье и островах[110]. Колчак в сотрудничестве с Ф. А. Матисеном разработал проект экспедиции с применением стальных судов ледокольного типа. Проект был представлен Вилькицкому и получил одобрение. 29 мая 1908 года, ещё до окончания строительства ледоколов «Вайгач» и «Таймыр», Колчак был назначен командиром ледокола «Вайгач». 30 сентября он был зачислен во 2-й Балтийский флотский экипаж и покинул Морской генштаб[111].
Суда считались военными, степень их надёжности и непотопляемости была для своего времени очень высокой. Ледоколы долго служили исследователям и спасателям и позволили сделать крупнейшие географические открытия, в том числе открыть архипелаг Земля Императора Николая II (ныне Северная Земля) и проложить Северный морской путь. Как в создании этих ледоколов, строившихся на Невском судостроительном заводе в Петербурге[75], так и вообще в развитии ледокольного флота заслуги Колчака были велики. Однако в советской литературе и историографии они замалчивались[112].
- Ход экспедиции
28 октября 1909 года «Вайгач» и «Таймыр» вышли в море, имея на борту по четыре морских офицера и 38—40 человек команды. Пройдя Балтийское, Северное, Средиземное, Красное моря и Индийский океан, 3 июня 1910 года экспедиция пришла во Владивосток. Здесь был произведён ремонт судов, на «Вайгач» прибыл начальник экспедиции, полковник корпуса флотских штурманов И. С. Сергеев, известный гидрограф.
Колчак горел идеей открытия Северного морского пути и заражал этой идеей своих спутников, энтузиазм участников экспедиции был высок[112].
На навигацию 1910 года Главным гидрографическим управлением ставились задачи прохода в Берингов пролив и обследования этого района. Основным пунктом для проведения съёмок и астрономических работ был выбран мыс Дежнёва. Основная же часть работы экспедиции была запланирована на весну 1911 года. Часть работ, относящихся к плану 1910 года, экспедиция выполнила, все научно-исследовательские работы на мысе, в которых принимал участие и Колчак, были сделаны[112].
17 августа 1910 года суда вышли из бухты Золотой Рог и подошли к Камчатке, после чего пересекли Авачинскую бухту и достигли Петропавловска-Камчатского. Миновав мыс Дежнёва, экспедиция вошла в Северный Ледовитый океан. Простояв неделю у посёлка Уэлен, экспедиция двинулась на запад. 20 сентября ледоколы отправились обратно во Владивосток. По пути в заливе Наталии описали бухты Петра и Павла, внеся уточнения в имевшиеся карты[113].
20 октября вернулись во Владивосток. Колчака, однако, вызвали в Петербург для продолжения службы в Морском генштабе. И хотя ему было досадно отказываться от дальнейшего участия в экспедиции, которой было отдано столько усилий и у которой были хорошие перспективы, Колчак согласился принять предложение. В морском министерстве за это время произошли благоприятные перемены, и теперь открывались новые возможности для реализации судостроительной программы, за которую ратовал Колчак и которая обрела поддержку самого́ П. А. Столыпина[75][114][115].
15 ноября Колчак сдал «Вайгач» и выехал в Санкт-Петербург, где его ждала жена и родившийся 24 февраля 1910 года сын Ростислав[115].
Возвращение в Морской генеральный штаб[править | править код]
Вернувшись в Морской генеральный штаб на должность начальника 1-й оперативной части (планирование операций флота на Балтике)[116], в 1911—1912 годах Колчак занимался доработкой судостроительной программы и подготовкой флота к войне. По программе, одним из авторов которой был Колчак, в России строились быстроходные, манёвренные, хорошо вооружённые корабли. Во время войны вступили в строй линейные корабли типа «Севастополь», эсминцы типа «Новик», новейшие подводные лодки[114]. Историк В. Г. Хандорин отмечает, что «буквально все линкоры, половина крейсеров и треть эсминцев советского Военно-морского флота, в 1941 году вступившего в Великую Отечественную войну, были построены именно по этой программе»[75].
Одновременно Колчак занимался преподаванием в офицерских классах, а также на курсах военно-морского отдела Николаевской морской академии. Колчаком были написаны теоретические работы «О боевых порядках флота», «О бое». В 1912 году с грифом «Не подлежит оглашению» вышла книга Колчака «Служба Генерального штаба» — обзор деятельности морских генеральных штабов ведущих мировых держав[117].
В работе по проведению в жизнь судостроительной программы Колчак сотрудничал с продолжателем дела С. О. Макарова вице-адмиралом Н. О. Эссеном. Эссен предложил Колчаку перейти в действующий флот Балтийского моря. К этому времени Колчак считал свою работу в части судостроительной программы и подготовки флота к войне законченными, штабной работой стал тяготиться, а потому ответил адмиралу согласием[118].
Довоенная служба в Балтийском флоте[править | править код]
15 апреля 1912 года Колчак был назначен командиром эскадренного миноносца «Уссуриец» и отправился на базу Минной дивизии в Либаву. Семья перебралась к нему в начале зимы 1912 года. 30 ноября 1913 года у Колчаков родилась дочь Маргарита[119].
В мае 1913 года Колчак был назначен командовать миноносцем «Пограничник», который использовался в качестве посыльного судна адмирала Эссена. Колчак был привлечён к работе в штабе Эссена, сначала помощником О. О. Рихтера[119]. 25 июня, после учебно-показательных постановок мин в финских шхерах, на борту «Пограничника» собрались Николай II со свитой, министр И. К. Григорович, Эссен. Государь остался доволен состоянием команд и судов, Колчаку и другим командирам кораблей было объявлено «именное монаршее благоволение». В штабе командующего флотом стали готовить бумаги для производства Колчака в следующий чин. Аттестация, подготовленная 21 августа 1913 года начальником Минной дивизии контр-адмиралом И. А. Шторре, характеризовала Колчака так[120]:
Выдающийся офицер во всех отношениях.
Нравственность, характер и здоровье: Характера твёрдого, установившегося, немного нервен в управлении кораблём, здоровья крепкого.
Воспитанность и дисциплинированность: Весьма дисциплинирован, воспитания отличного.
Особенности познания и иностранные языки: Большая начитанность по морским вопросам, специальная подготовка к службе Генерального штаба. Языки знает.
6 декабря 1913 года «за отличие по службе» Колчак был произведён в капитаны 1-го ранга и через 3 дня уже был назначен исправляющим должность начальника оперативного отдела штаба командующего морскими силами Балтийского флота[120].
С 14 июля 1914 года Колчак начал исполнять в штабе Эссена обязанности флаг-капитана по оперативной части. В этот день он был награждён французским орденом Почётного легиона — в Россию приезжал с визитом французский президент Р. Пуанкаре[120].
Как один из ближайших помощников командующего Балтийским флотом, Колчак сосредоточился на подготовке флота к стремительно приближавшейся большой войне. В обязанности Колчака входило инспектирование отрядов флота, военно-морских баз, разработка защитных мер и минирования[118] — сложнейших операций, начавшихся за день до объявления войны, в которых Колчак принимал активное личное участие[109].
Первая мировая война[править | править код]
1910.jpg)
Участие в войне на Балтике[править | править код]
Служба в штабе командующего Балтийским флотом[править | править код]
Вечером 16 июля штаб адмирала Эссена получил шифровку из Генерального штаба о мобилизации Балтийского флота с полуночи 17 июля. Всю ночь группа офицеров во главе с Колчаком занималась составлением инструкции для боя[121].
Впоследствии на допросе в 1920 году Колчак скажет[121]:
На «Рюрике», в штабе нашего флота, был громадный подъём, и известие о войне было встречено с громадным энтузиазмом и радостью. Офицеры и команды все с восторгом работали, и вообще начало войны было одним из самых счастливых и лучших дней моей службы
Первые два месяца войны Колчак занимал должность флаг-капитана, разрабатывая оперативные задания и планы, при этом всегда стремился принять участие в боевых действиях[122].
Служба в штабе Эссена соответствовала темпераменту Колчака. Адмирал Тимирёв писал по этому поводу[123]:
…А. В. Колчак, обладавший изумительной способностью составлять самые неожиданные и всегда остроумные, а подчас и гениальные планы операций, — не признавал никакого начальника, кроме Эссена, которому он всегда непосредственно докладывал. На этой почве у Колчака с Кербером всегда выходили конфликты, причём Эссен, уважавший и ценивший их, пожалуй, одинаково, совершенно неожиданно оказывался в роли примирителя обоих своих горячих и неуступчивых помощников.
— С. Н. Тимирёв
Отношения, сложившиеся в штабе Эссена, давали Колчаку возможность активного вмешательства в различные сферы управления флотом и способствовали быстрому приобретению авторитета среди тех офицеров, что предпочитали решительные и активные действия. Историк Кручинин соглашается с Тимирёвым, что «…история деятельности Колчака на Балтийском флоте есть история этого флота во время войны. Каждое боевое предприятие совершалось по планам, им разработанным, в каждую операцию он вкладывал свою душу, каждый офицер и матрос понимал, что его ведёт Колчак к успехам»[123].
В эту войну борьба на море стала много сложнее и разностороннее, чем раньше, очень важное значение приобрели оборонительные меры — в первую очередь, в виде минных заграждений. И именно мастером ведения минной войны проявил себя Колчак[122]. Западные союзники считали его лучшим в мире специалистом по минному делу[124].
В августе близ острова Оденсхольм был захвачен севший на мель немецкий крейсер «Магдебург». В числе трофеев была обнаружена немецкая сигнальная книга, из которой штаб Эссена узнал, что Балтийскому флоту противостоят довольно малые силы германского флота. В результате был поставлен вопрос о переходе Балтийского флота от глухой обороны к активным действиям[125].
В начале сентября план активных операций был одобрен, Колчак отправился защищать его в Ставку Главковерха, однако Великий князь Николай Николаевич признал активные операции Балтийского флота преждевременными. Почувствовав настороженное отношение Ставки к Эссену, Колчак тяжело переживал неудачу своей миссии, «был чрезвычайно нервен и жаловался на чрезмерный бюрократизм, мешавший продуктивной работе»[126].
Осенью 1914 года штаб Эссена решил использовать ослабление бдительности немцев, уверенных в пассивной тактике русских морских сил, и «завалить минами всё германское побережье». Колчак разработал операцию по минной блокаде немецких военно-морских баз. Первые мины были поставлены в октябре близ Мемеля, и уже 4 ноября в районе этой минной банки пошёл ко дну германский крейсер «Фридрих Карл». В ноябре была поставлена минная банка близ острова Борнхольм[126].
В конце декабря близ острова Рюген и банки Штольпе на путях, которыми германские судна шли из Киля, была осуществлена постановка минных полей, в которой принял активное участие Колчак. Впоследствии на минах подорвались малые крейсера «Аугсбург» и «Газелле»[127].
Со временем Колчаку наскучила штабная работа. Он стремился попасть на миноносец, любовь к которому у него осталась со времён Порт-Артура. Коллеги часто слышали от Колчака о его сильном желании командовать Минной дивизией. При этом командующий флотом сочувственно смотрел на устремления своего молодого помощника и продвигал его в адмиралы, замыслив после этого поручить ему Минную дивизию[прим 1].
В феврале 1915 года капитан 1-го ранга Колчак принял командование полудивизионом особого назначения из четырёх эскадренных миноносцев типа «Пограничник»[128]. В ходе минно-заградительной операции в Данцигской бухте ему пришлось применить свой опыт плавания в Арктике — в море уже было много льда. Все миноносцы успешно достигли места постановки минного поля, но крейсер прикрытия «Рюрик» наскочил на камни и получил пробоину. Колчак повёл свои корабли дальше без прикрытия. 1 февраля Колчак в тяжелейших погодных условиях поставил в бухте до 200 мин (по другим данным — 140[129]), выполнив задачу похода, и успешно вернул свои суда на базу. Впоследствии, как утверждалось биографами Колчака, немецкий флот понёс такие серьёзные потери от установленных мин, что командующему немецким Балтийским флотом принцу Генриху Прусскому пришлось распорядиться о запрете кораблям выходить в море до тех пор, пока не будет найдено средство для борьбы с русскими минами. Современные военные историки, однако, подвергают большому сомнению приводимые количественные данные о нанесённом ущербе: А. А. Шишов отмечал, что ни один корабль германского ВМФ не подорвался на минах в Данцигской бухте, а жертвами русских мин спустя полгода стали 3 немецких транспорта[130]. Командующий 6-й армией доложил о «мужестве и отличной распорядительности» Колчака «во время опасной операции большого боевого значения». Колчак был награждён орденом Святого Владимира 3-й степени с мечами[131]. Его имя приобрело известность и за рубежом: для обучения у него тактике минной войны англичане снарядили на Балтику группу своих морских офицеров[124].
В августе 1915 года германский флот, перейдя к активным действиям, предпринял попытку прорыва в Рижский залив. Его остановили именно минные заграждения: потеряв на русских минах несколько эсминцев и повредив некоторые крейсера, из-за угрозы новых потерь немцы вскоре отменили свои планы. Это привело затем и к срыву наступления их сухопутных войск на Ригу, так как оно не было поддержано с моря флотом[124].
В 1915 году Колчак также был удостоен подарка из Кабинета Его Императорского Величества[132].
Начальник Минной дивизии Балтийского флота[править | править код]
В начале сентября 1915 года в связи с травмой контр-адмирала П. Л. Трухачёва временно освободилась должность начальника Минной дивизии, которую доверили Колчаку. Приняв дивизию 10 сентября, Колчак стал налаживать связи с сухопутным командованием. С командующим 12-й армией генералом Р. Д. Радко-Дмитриевым договорились общими силами препятствовать германскому наступлению вдоль берега[133][134] (незадолго до этого германцы высадили десант на южном берегу Рижского залива и повели наступление против 12-й армии[131]).
Колчак стал разрабатывать десантную операцию в германском тылу. Несмотря на противодействие штаба Балтийского флота, он сумел настоять на своём, хотя ему и пришлось сократить масштабы операции до минимума. 6 октября отряд из 22 офицеров и 514 нижних чинов (согласно другой версии: 2 роты морской бригады, пулемётная команда с линейного корабля «Слава» и спешенный эскадрон драгун — всего 490 чел. при 3 пулемётах[135]) на двух канонерских лодках под прикрытием 15 миноносцев, линкора «Слава» и авиатранспорта «Орлица» отправился в поход. Руководил операцией лично Колчак. 9 октября отряд скрытно высадился на берег, снял сторожевой пост около маяка и разгромил высланную немцами роту пехоты. Гидросамолёты и миноносцы помогали десантникам с моря. В результате высадки был ликвидирован наблюдательный пункт противника, захвачены пленные и трофеи. Соотношение потерь составило 43 человек убитыми с германской стороны против 4 раненых с русской. Проведённая Колчаком демонстрация стала наглядным доказательством возможности проведения аналогичных операций силами более крупных соединений. Германцы в дальнейшем были вынуждены для защиты береговой линии снять часть войск с фронта[136]. В то же время, по оценке контр-адмирала Тимирёва, проведённая операция, которую с самого начала не поддерживало командование Балтийского флота, в итоге «свелась к скромной авантюре»[137].
Серьёзную помощь армейским частям оказали корабли Колчака и в дальнейшем, поддерживая их в тяжелейшей ситуации массированными обстрелами германских позиций. В середине октября, когда начались снегопады и Колчак отвёл корабли в гавань Рогокюль на Моонзундском архипелаге, на флагманский миноносец пришла телефонограмма: «Неприятель теснит — прошу флот на помощь. Меликов». Провести суда ночью в пургу по узкому каналу, выводящему из Моонзунда, было чрезвычайно трудной задачей. Утром, подойдя к побережью, узнали, что на мысе Рагоцем ещё держались русские части, отрезанные немцами от основной группировки. Став на бочку, миноносец «Сибирский стрелок» соединился со штабом Меликова, командира 20-го драгунского Финляндского полка. Остальные русские миноносцы подошли к берегу, открыли шрапнельный огонь по атакующим немецким цепям. В этот день русские войска отстояли свои позиции. Меликов сообщил Колчаку, что немцы понесли такие потери, что не скоро рискнут предпринять новое наступление. Кроме того, Меликов просил помощи уже в своём контрнаступлении, которое должно было начаться через несколько дней. Через полторы недели миноносцы Колчака вернулись на свои прежние позиции возле фланга сухопутных войск, упиравшегося в береговую линию. Огонь судов был распределён таким образом, чтобы прикрывать весь фронт атаки Меликова. При этом «Слава», имевшая на вооружении 12-дюймовые орудия, бомбардировала бетонные укрепления германцев, а миноносец «Храбрый» участвовал в дуэли с береговой батареей. Остальные миноносцы, не сходя с пристрелянных позиций, прикрывали атаку своим огнём. В течение часа Мельников сообщил, что взят город Кеммерн, а германцы отступили не оказав сопротивления. 2 ноября Николай II по докладу Радко-Дмитриева наградил Колчака орденом Святого Георгия 4-й степени[136][138].
Из рассказа служившего под началом Колчака офицера Н. Фомина:
Вечером флот оставался на якоре, когда из Ставки Верховного главнокомандующего была мною принята телефонограмма приблизительно такого содержания: «Передаётся по повелению Государя Императора: капитану 1 ранга Колчаку. Мне приятно было узнать из донесений командарма-12 о блестящей поддержке, оказанной армии кораблями под Вашим командованием, приведшей к победе наших войск и захвату важных позиций неприятеля. Я давно был осведомлён о доблестной Вашей службе и многих подвигах… награждаю Вас Св. Георгием 4-й степени. Николай. Представьте достойных к награде»…Ночью, когда Александр Васильевич заснул, мы взяли его тужурку и пальто и нашили ему георгиевские ленточки…[124]
Возвращение Колчака на его прежнее место службы — в штаб — оказалось непродолжительным: уже в декабре выздоровевший Трухачёв получил новое назначение, и 19 декабря Колчак, минуя должность начальника первичного тактического соединения эсминцев[139] и оставаясь командующим морскими силами Рижского залива[140], снова принял Минную дивизию, причём на этот раз уже как действующий её командир[136]. Однако и за непродолжительное время работы в штабе Колчак успел сделать очень важное дело: разработал план операции по минированию Виндавы, успешно реализованный позднее. Для немцев это оказалось таким сюрпризом, что здесь сразу же подорвались крейсер и несколько миноносцев[141].
Перед тем, как лёд покрыл Балтийское море, Колчак, едва успев принять Минную дивизию, предпринял новую минно-заградительную акцию в районе Виндавы. Однако его планам помешал взрыв и полузатопление миноносца «Забияка», в результате чего операция была отменена[141].
Кроме постановок минных заграждений, Колчак часто выводил под личным командованием в море группы кораблей для охоты за различными судами противника, сторожевой службы. Неудачей закончился один из таких выходов, когда погиб сторожевой корабль «Виндава». Однако, как правило, проявлявшиеся командиром Минной дивизии умение, храбрость и находчивость вызывали восхищение у его подчинённых, быстро становились известными во флоте и в столице. По словам одного из коллег[141], Колчак «три дня мотался с нами в море и не сходил с мостика. Бессменную вахту держал. Щуплый такой, а в деле железобетон какой-то! Спокоен, весел и бодр. Только глаза горят ярче. Увидит в море дымок — сразу насторожится и рад, как охотник. И прямо на дым. Об адмирале говорят много, говорят все, а он, сосредоточенный, никогда не устающий, делает своё дело вдали от шумихи. Почти никогда не бывает на берегу, зато берег спокоен».
Слава, которую снискал себе Колчак, была заслуженной: к концу 1915 года потери немецкого флота в части боевых кораблей превосходили аналогичные русские в 3,4 раза; в части торговых судов — в 5,2 раза, и его личную роль в этом достижении вряд ли возможно переоценить[141].
В 1915—1916 годах начинаются многолетние глубокие романтические отношения А. В. Колчака с Анной Васильевной Тимирёвой, с которой он познакомился в Гельсингфорсе на одном из вечеров у Н. Л. Подгурского. Анна Васильевна — жена морского офицера С. Н. Тимирёва (друга и сослуживца А. В. Колчака), дочь пианиста и дирижёра, директора Московской консерватории В. И. Сафонова, — была почти на 20 лет моложе Колчака. Встреча с ней увлекла будущего адмирала и покорила его на долгие годы: при всей свойственной ему жёсткости, отмечает В. Г. Хандорин, «Колчак был человеком сентиментальным». Он не оставил семью (хотя Софья Фёдоровна предполагала, что он в итоге с ней разведётся), однако в его жизни сложилась ситуация «треугольника». Завязалась любовная переписка. В письмах Колчак делился со своей возлюбленной не только чувствами, но и служебными заботами, своими взглядами. Эта переписка, отмечает историк, «добавляет важные штрихи к мировоззрению будущего Верховного правителя — штрихи, через которые рельефно проступает облик патриота и вместе с тем милитариста, рыцаря войны, презирающего демократию»[124].
В 1918—1919 годах Тимирёва, разведясь с мужем и уехав в Омск к Колчаку, станет его фактической женой, вместе с ним эвакуируется на восток, а в январе 1920 года в Иркутске добровольно пойдёт под арест, чтобы оставаться рядом с любимым.
В весенней кампании 1916 года, когда германцы повели наступление на Ригу, роль колчаковских крейсеров «Слава», «Адмирал Макаров» и «Диана» состояла в обстреле и препятствовании продвижению противника. Чтобы исключить возможность продвижения вражеских подводных лодок и транспортов вдоль части берега, находящейся под контролем немцев, Колчак стал минировать эти участки побережья при помощи мелкосидящих заградителей[142].
Война позволила Колчаку проявить новые грани своего таланта — после полярных плаваний, научных работ и штабного реформотворчества, Александр Васильевич раскрылся как флотоводец и минёр[124]. С принятием 23 августа 1915 года Николаем II должности Верховного главнокомандующего, отношение к флоту в Ставке стало меняться в лучшую сторону. Это почувствовал и Колчак. Вскоре стало двигаться и представление его к следующему военному чину. 10 апреля 1916 года Колчак в возрасте 41 года был произведён в контр-адмиралы[142], встав в один ряд с немногочисленными предшественниками в истории русского флота, в схожем возрасте получившими этот чин за действительные отличия, не «по случаю» или благодаря связям — М. П. Лазаревым (38 лет), П. С. Нахимовым (43 года), В. И. Истоминым (42 года), С. О. Макаровым (42 года)[143].
В. Г. Хандорин отмечает, однако, что как личность и военный специалист Колчак импонировал далеко не всем. В качестве примера историк цитирует донесение его сослуживца А. Саковича[124]: «Колчак… абсолютно не признаёт системы там, где без неё не обойтись, оттого, что он слишком впечатлителен и нервен, оттого, что он совершенно не знает людской психологии. Его рассеянность, легкомыслие и совершенно неприличное состояние нервов дают богатейший материал для всевозможных анекдотов».
В контр-адмиральском чине Колчак принимал участие в набеговых действиях лёгких сил Балтфлота на германские коммуникации, в частности в попытках прервать транспортировку железной руды из Швеции в Германию. Первая атака транспортов оказалась неудачной. Второй поход — 31 мая 1916 года — был спланирован до мелочей, и встреча с немецким конвоем состоялась в Норчёпингской бухте. Для решения задачи по уничтожению конвоя неприятеля с крупным грузом железной руды был сформирован отряд особого назначения, состоящий из трёх крейсеров, одиннадцати миноносцев и ещё нескольких вспомогательных кораблей под общим командованием начальника 1-й бригады крейсеров контр-адмирала П. Л. Трухачева (флаг на «Рюрике»). Сам Колчак держал флаг на «Новике» и командовал корабельной ударной группой из трёх эсминцев — «Новик», «Гром» и «Победитель» которые должны были решить главную задачу операции: внезапным ударом уничтожить основную цель — неприятельские транспорты[144]. Обнаружив караван, Колчак ночью атаковал его и рассеял, потопив корабль сопровождения[145]. Некоторые современные историки, однако, с позиций сегодняшнего дня выносят «приговор» Колчаку как флотоводцу[146], сетуя на скромность полученных результатов (был потоплен один 2030-тонный транспорт, вооружённый четырьмя 105-мм пушками «Q-ship» «Германн»). По их мнению, командующий эсминцами позволил транспортам с рудой укрыться в территориальных водах нейтральной Швеции и действовал несогласованно с основными силами П. Л. Трухачёва[144]. Подобное теоретическое «переигрывание» прошедших сражений в свою очередь само подвергается критике — как не являющееся плодотворным методом. Критики Колчака, собственноручно указывая на близость территориальных вод нейтральной страны, не учитывают фактора значительной опасности атаковать вместо немцев нейтральных шведов в условиях, когда достоверность разведывательных данных, на основании которых была предпринята операция, могла находиться под вопросом. Между тем, именно исходя из этих соображений Колчак не захотел обходить караван со стороны чужой морской границы и вместо этого попытался предупредительным выстрелом остановить его для досмотра, а затем по той же причине не бросился догонять караван в направлении шведского берега. В этой операции Колчак-генштабист возобладал над Колчаком — любителем авантюр и «кавалерийских набегов» своих миноносцев: «…Я, имея в виду возможность встречи со шведскими судами… решил пожертвовать выгодой внезапности нападения и вызвать со стороны идущих судов какой-нибудь поступок, который дал бы мне право считать эти суда неприятельскими» — позднее признавался адмирал, который должен был находить выступление Швеции на стороне Германии довольно вероятным, а последствия этого события — достаточно тяжёлыми: кроме факторов морской войны, чего стоило одно увеличение протяжённости сухопутного русского фронта на всю длину границы Великого княжества Финляндского с его давними традициями недовольства русским владычеством[146].
А. В. Колчак во время своей службы на Балтике смог доказать, что минное оружие при умелом обращении может быть действенным средством борьбы даже против значительно превосходящих сил противника. Александр Васильевич занимался совершенствованием подготовки и выучки офицеров и матросов, особенно в части минного дела. Он не только руководил минными операциями, но и сам изобретал новые мины, совершенствовал методы их постановки[147].
Последняя задача, которой Колчак занимался на Балтийском флоте, была связана с разработкой крупной десантной операции в немецком тылу в Рижском заливе[142].
_%D0%BD%D0%B0_%D0%B2%D0%BE%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D0%BC_%D0%BA%D0%BE%D1%80%D0%B0%D0%B1%D0%BB%D0%B5.1916%D0%B3_1024.jpg)
28 июня 1916 года указом императора, в нарушение прав старшинства, неожиданно для себя, Колчак был произведён в вице-адмиралы и назначен командующим Черноморским флотом, став, таким образом, самым молодым из командующих флотами воюющих держав[124]. При этом, как отмечают современные историки, командование воюющим флотом было поручено адмиралу, который ни в мирное, ни в военное время не командовал кораблём I ранга, не говоря уже о командовании «становым хребтом» военных флотов того времени — соединением тяжёлых кораблей[148]. Назначение, как писали офицеры, знавшие Колчака, «потрясло всех». Некоторые современники связывали его с близостью адмирала к думской оппозиции, а в Ставке объясняли это назначение усилением важности Черноморского флота и планами десантной операции в Черноморских проливах[149] (летом 1916 года Ставка начала подготовку десантной операции для захвата Константинополя и Черноморских проливов). Случай, когда контр-адмирал с выслугой в 2½ месяца был произведён в следующий чин, стал уникальным в истории русского Флота и лишний раз показал, насколько выдающимся офицером был А. В. Колчак[132].
Назначение на новое место Колчак воспринял без особого энтузиазма и радости: приходилось оставлять живое и интересное дело, которому он отдавал всего себя, — командование Минной дивизией. Кроме того, переезд на юг автоматически означал разлуку с возлюбленной[142].
Колчаку был назначен оклад в размере 22 тыс. рублей в год и дополнительное морское довольствие, на переезд в Севастополь было отпущено 2 тыс. рублей[150].
Командующий флотом Чёрного моря Российской империи[править | править код]
Приготовления к принятию флота[править | править код]
8 июля 1916 года Колчак прибыл в Севастополь[151] и на следующий день принял флот. По дороге в Крым он заезжал в Ставку. Встреча Колчака с Николаем II, произошедшая 4 июля, стала их третьей и последней[150]. Верховный главнокомандующий рассказал новому командующему Черноморским флотом о ситуации на фронтах, передал содержание военно-политических соглашений с союзниками о скором вступлении в войну Румынии. Император оживился, когда Колчак заговорил о Босфорской операции, и сказал, что ещё не решено, как проводить наступление: вдоль берега или путём высадки десанта прямо в Босфор[152]. Историк Зырянов пишет, что скорее всего именно здесь произошла первая встреча Колчака и начальника французской военной миссии генерала М. Жанена, сыгравшего впоследствии роковую роль в его судьбе[152]. В Ставке Колчак был ознакомлен с указом о награждении его орденом Святого Станислава 1-й степени[152].
На должность флаг-капитана Черноморского флота по оперативной части Колчак взял капитана 1-го ранга М. И. Смирнова. Смирнов в своё время учился в роте, где Колчак был фельдфебелем, служил вместе с ним в Морском генштабе, а во время Первой мировой войны состоял наблюдателем в ходе союзнической Дарданелльской операции. Уже на пути в Севастополь Колчак и Смирнов обсуждали план работы на Чёрном море. Колчак решил прекратить заграждение минами собственных баз и ставить мины как можно ближе к берегам неприятеля и в таком количестве, чтобы их не успевали вытраливать, в несколько ярусов, чтобы не могли проходить ни большие корабли, ни подводные лодки, ни мелкосидящие суда[153]. Первая задача, поставленная Колчаком флоту, заключалась в очистке моря от вражеских военных кораблей и прекращении неприятельского судоходства вообще. Для достижения этой цели, выполнимой только при полной блокировке Босфора и болгарских портов, М. И. Смирнов начал планирование операции по минированию портов врага. Для борьбы с подводными лодками Колчак пригласил на Черноморский флот своего товарища по столичному офицерскому кружку капитана 1-го ранга Н. Н. Шрейбера, изобретателя специальной малой мины для подводных лодок; были заказаны и сети для заграждения выходов подводных лодок из портов[154].
Боевая работа в Черноморском флоте[править | править код]
Сменяемый командующий Черноморским флотом адмирал А. А. Эбергард радушно встретил Колчака. Деловой разговор был прерван сообщением о появлении крейсера «Бреслау». «Тотчас по вступлении Колчака в командование флотом было получено известие секретной разведки о том, что крейсер „Бреслау“ вышел из Босфора в Чёрное море в неизвестном направлении. Адмирал Колчак хотел немедленно выйти с флотом в море для встречи с „Бреслау“, но оказалось, что… выходные фарватеры не протралены и протраление их займёт 6 часов времени… Стало ясно, почему… флот никогда не мог выйти вовремя в море для встречи противника, который успевал делать набеги на наши берега… Утром флот Колчак вывел, около 4 часов дня настиг врага на пути к Кавказскому побережью. Приблизившись на 90 кабельтовых, флагман-линкор „Императрица Мария“ дал по „Бреслау“ залп, который накрыл его. Противник поспешил выпустить дымовую завесу и, пользуясь быстроходностью, двинулся восвояси, не выполнив задания. Хотя шансов догнать немецкий крейсер у кораблей Колчака не было, он преследовал его до вечера. С этого времени как этот, так и другой немецкий быстроходный линейный крейсер „Гёбен“ не отваживались выходить в море и нападать на российское побережье. По отработанным на Балтике методам через некоторое время под своим личным руководством Колчак провёл минирование Босфора, турецкого побережья, которое затем повторялось, и практически вообще лишил противника возможности активных действий», — вспоминал М. И. Смирнов[124]. Как отмечает историк И. Ф. Плотников, с этого времени Россия полностью завладела инициативой в Чёрном море[155][156].
Приход Колчака стал для Черноморского флота поводом для оживления. Энергичный и активный командующий заставил всех работать «на ять», произошли перемены и в командном составе[154].
Командующий флотом вновь столкнулся со старым препятствием, в первый раз — в начале мировой войны — оказавшимся непреодолимым. Великий князь Николай Николаевич, смещённый государем с должности Главковерха и назначенный главнокомандующим Кавказской армией[157], продолжал придерживаться своих взглядов, что флот не имеет самостоятельного значения и служит всего лишь вспомогательным средством для сухопутных частей. Главнокомандующий Кавказской армией предъявлял завышенные требования к охране транспортируемых его фронту подкреплений, боеприпасов и продовольствия и не считал нужным составлять перспективный план для планирования охранения, полагая, что как вспомогательное средство флот всегда должен быть готов мгновенно исполнять его требования. Чтобы удовлетворить запросы Николая Николаевича, Черноморский флот должен был бы отказаться от своих планомерных действий по вытеснению противника с Чёрного моря, поэтому Колчак недолго мирился с требованиями Великого князя, так как уже непосредственно не подчинялся ему. Перевозки для нужд Кавказского фронта стали обеспечиваться разумным и достаточным охранением, и за всю войну это охранение не было ни разу прорвано противником, а за время командования Черноморским флотом Колчаком был потоплен лишь один русский пароход[154].
Воспользовавшись наработками времён службы на Балтике, Колчак продолжил начатое его предшественником адмиралом Эбергардом минирование (три заграждения в предпроливной зоне и в самом горле Босфора, а также четыре на подходах к анатолийским портам были установлены разнородными силами Черноморского флота с 1914 года по июль 1916-го) [129], а также заминировал побережье Турции, что почти лишило врага возможности действовать активно[155]. Начала операцию подводная лодка «Краб», выставившая в самом горле пролива 60 мин. Затем по приказу Колчака был заминирован вход в пролив от берега до берега, после чего были заминированы выходы из болгарских портов Варна, Зонгулдак. Для поддержки минных полей в боевой готовности на расстоянии в 50—100 миль от Босфора всегда стоял на дежурстве отряд кораблей в составе дредноута, крейсера и нескольких миноносцев, а близ Босфора постоянно дежурила подводная лодка[154]. В течение года, начиная с июля 1916 года, близ Босфора было произведено 17 минных постановок и выставлено 4 тыс. мин, что привело к коренному перелому обстановки на Чёрном море в пользу России[158].
На долгое время неприятельские суда вообще исчезли из Чёрного моря. Лишь протралив канал вдоль побережья, неприятель снова смог выпускать в море небольшие суда и подводные лодки. Тогда Колчак оборудовал для постановки минных полей низкосидящие суда, которые стали ставить мины вплотную к берегу. В конце октября 1916 года на минах близ Варны подорвалась немецкая подводная лодка «B—45», а в конце ноября у Босфора ещё одна — «B—46». К концу 1916 года командующий Черноморским флотом реализовал свою задачу, прочно заперев германо-турецкий флот в Босфоре[154] и ослабив напряжение транспортной службы русского флота[124].
К Колчаку пришла всероссийская известность. Центральные газеты стали публиковать о нём статьи, размещать на своих страницах его портреты. Первая статья о командующем Черноморским флотом — «Новый адмирал» — была опубликована 13 августа 1916 года столичным изданием «Новое время». Через месяц в этой же газете был опубликован первый литературный портрет Колчака — «С командующим в открытом море». 29 сентября в газете «Вечернее время» был помещён фотопортрет Колчака[159].
Вместе с тем служба Колчака на Черноморском флоте была отмечена рядом неудач и потерь, которых могло и не быть. Самой крупной потерей стала гибель 7 октября 1916 года флагманского корабля флота — линкора «Императрица Мария». Через 15 минут после первого взрыва командующий на катере подошёл к борту тонущего корабля. Первым распоряжением Колчака было отвести подальше от «Марии» «Екатерину Великую», после чего, несмотря на продолжавшиеся взрывы, адмирал поднялся на борт линкора и лично руководил затоплением погребов и локализацией пожара. Этими мерами командующий спас город и рейд, однако полностью победить огонь не удалось[160]. Чрезвычайно сильно переживавший потерю флагмана адмирал держался мужественно, хотя, бывало, и срывался, доходя до крайней степени гнева. В эти дни было получено много сочувственных писем в адрес Колчака. Первое пришло от Николая II: «Скорблю о тяжёлой потере, но твёрдо уверен, что Вы и доблестный Черноморский флот мужественно перенесёте это испытание». Государь отправил в Севастополь курировавшего Черноморский флот офицера Ставки Бубнова с сообщением, что «он не видит никакой его вины в гибели „Императрицы Марии“, относится к нему по-прежнему и повелевает спокойно продолжать командование». Современный исследователь П. Н. Зырянов отмечает, что слова Николая II возымели благоприятное влияние на Колчака, который вскоре полностью оправился и занялся своим следующим главным делом — подготовкой Босфорской операции[161].
Планирование Босфорской операции[править | править код]
Морской отдел Ставки и штаб Черноморского флота подготовили простой и дерзкий план Босфорской операции как альтернативу академичному и сложному плану начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала М. В. Алексеева. Согласно этому, по оценке современных историков, «суворовскому» плану моряков, который разрабатывался при непосредственном участии Колчака, предлагалось нанести неожиданный стремительный удар в центр всего укреплённого района — на Константинополь, причём сделать это уже в сентябре 1916 года, во взаимодействии с сухопутными войсками южного фланга Румынского фронта. В операции мог принять участие и английский флот, наступая по Эгейскому морю[155].
Николай II полностью поддержал план операции моряков, но генерал Алексеев пытался отстаивать свой собственный план, требовавший нереального снятия с фронта десяти пехотных дивизий. При этом для формирования и обучения десантного отряда в любом случае требовалось 3-4 месяца, в связи с чем операцию отложили до апреля — мая 1917 года. Алексеев, рассчитывавший на победное завершение войны в результате готовившегося весеннего наступления в Галиции, не стал возражать против подготовки десанта[162].
С конца 1916 года началась комплексная практическая подготовка к Босфорской операции: проводили тренировки по высадке десанта, стрельбе с кораблей, разведывательные походы отрядов миноносцев к Босфору, всесторонне изучали побережье, проводили аэрофотосъёмку[163]. Формировалась специальная десантная Черноморская дивизия морской пехоты во главе с генерал-майором А. А. Свечиным и начальником штаба полковником А. И. Верховским, которую курировал лично Колчак[162].
31 декабря 1916 года Колчак отдал приказ о формировании Черноморской воздушной дивизии, отряды которой предполагалось развёртывать по мере поступления гидросамолётов. В этот день Колчак во главе отряда из трёх броненосцев и двух авиатранспортов предпринял поход к берегам Турции, однако из-за усилившегося волнения бомбардировку берегов неприятеля с гидросамолётов пришлось отложить[162].
Оценки боевой деятельности Черноморского флота под командованием Колчака[править | править код]
При оценке боевой работы Черноморского флота в период командования им А. В. Колчака современные историки отмечают, что флот добился за это время больших успехов. Неприятель понёс значительные потери, его подводные лодки были вынуждены оставаться на своих базах, неприятельский флот в целом лишился возможности выхода в Чёрное море и были пресечены нападения на русское побережье[155]. И. Ф. Плотников пишет, что Колчак пользовался очень высоким авторитетом среди современников как флотоводец[164].
В книге адмирала М. И. Смирнова об А. В. Колчаке, вышедшей в 1920-е годы в эмиграции, автор писал: «Не случись революции, Колчак водрузил бы русский флаг на Босфоре»[165]. В книге приведены оценки результатов боевой деятельности адмирала Колчака в войне на Чёрном море, полученные из официальных германских источников[166][167]:
Колчак был молодой и энергичный вождь, сделавший себе имя в Балтийском море. С его назначением деятельность русских миноносцев ещё усилилась… Подвоз угля был крайне затруднён… Флот [немецко-турецкий] был принуждён прекратить операции… Постановка русскими морскими силами мин перед Босфором производилась мастерски… Пришлось сократить железнодорожное движение, освещение городов, даже выделку снарядов. При таких безнадёжных для Турции обстоятельствах начался 1917 год. К лету деятельность русского флота стала заметно ослабевать. Колчак ушёл. Россия явно выходила из строя союзников, её флот умирал. Революция и большевистский переворот его добили.
— Смирнов М. И. Адмирал Александр Васильевич Колчак (Краткий биографический очерк). — Париж: Издание Военно-Морского Союза, 1930. — 64 с.
Контр-адмирал А. Д. Бубнов в своих воспоминаниях писал[168]:
… И, начиная с июля месяца 1916 года, то есть начиная со вступления адмирала А. В. Колчака в командование флотом, до июня месяца 1917 года, когда он это командование покинул, ни одно неприятельское судно больше не появлялось на Чёрном море: весь турецко-германский флот, вернее его остатки, был «закупорен» в Босфоре. С тех пор никто больше не тревожил наших берегов, и нарекания на Черноморский флот прекратились. Установленное вследствие этого полное господство нашего флота на Чёрном море открывало и обеспечивало широкую возможность крупных наступательных операций, а в первую очередь возможность осуществления Босфорской операции. Всё это показывает, сколь правильны были оперативные требования, которые верховное командование предъявляло Черноморскому флоту, и сколь целесообразны были решения о смене адмирала А. А. Эбергардта и назначении адмирала А. В. Колчака на его место. Для историка же это может послужить отличным примером влияния личности начальника на войне.
— Бубнов А. Д. В царской ставке: Воспоминания адмирала Бубнова. — Нью-Йорк: изд-во им. Чехова, 1955. — 405 с. — С. 232.
Февральская революция и политические взгляды Колчака[править | править код]
Должность командующего флотом обязывала адмирала быть в курсе политической ситуации в стране. В этот период либеральная оппозиция, используя тяжёлое положение воюющей России, готовила свержение верховной государственной власти, нащупывала и налаживала контакты в среде высшего генералитета. Заговорщиков особенно интересовали военные, имевшие в своих руках реальную военную силу, — командующие фронтами и флотами. Известно, что в августе 1916 года Колчака посетил входивший в группу заговорщиков член Прогрессивного блока Государственной думы М. В. Челноков. Находившийся с осени 1916 года в Крыму на лечении начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М. В. Алексеев дважды вызывал к себе Колчака и начальника его штаба для докладов о ситуации на Чёрном море. Помимо этих двух официальных встреч также были и другие частные беседы. По свидетельству Колчака, ему часто приходилось общаться с Алексеевым на государственные темы[169].
Колчак был информирован о политических событиях в стране как из официальных, так и из неофициальных источников — так, А. В. Тимирёва интересовалась политикой, посещала гостевую трибуну Государственной думы и в письмах к Колчаку сообщала ему о политической обстановке в столице. Колчаку было известно о настроениях оппозиционной либеральной интеллигенции. Он не оставался сторонним наблюдателем, стараясь всеми силами воспрепятствовать росту революционных настроений и предохранить вверенный ему флот от надвигавшихся потрясений[169].
События февраля 1917 года застали вице-адмирала Колчака в Батуме, куда он прибыл на двух миноносцах по вызову командующего Кавказским фронтом Великого князя Николая Николаевича для обсуждения графика морских перевозок и строительства порта в Трапезунде. 28 февраля на миноносце была получена телеграмма из Морского генерального штаба о бунте в Петрограде и захвате города мятежниками. Колчак показал телеграмму Великому князю. Выяснилось, что Николай Николаевич никакой информации о происходящих в Петрограде событиях до этого не имел[170]. Описывая события этого дня в письме А. В. Тимирёвой, Колчак высказался[171]:
Я сегодня устал от всяких обсуждений и решений вопросов огромной важности, требующих обдумывания каждого слова
— Колчак А. В. «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». — С. 152.
Историк А. В. Смолин считает, что в этом высказывании Колчак говорил о бунте в столице и судьбе императора. Что касается Николая Николаевича, то через неделю — 7 марта — он сказал Великому князю Андрею Владимировичу об этой встрече с Колчаком:
О событиях, случившихся в Петрограде, я узнал 1 марта[172] в Батуме. Туда ездил переговорить с адмиралом Колчаком — он прямо невозможен.
— Великий князь Николай Николаевич. Из дневника А. В. Романова за 1916—1917 гг. — С. 197.
Объясняя причину недовольства Николая Николаевича адмиралом Колчаком, А. В. Смолин связывает его с обсуждением событий в Петрограде и судьбы Николая II. Раздражение Николая Николаевича историк объясняет тем, что, возможно, уже 28 февраля великий князь склонялся к варианту отречения, в то время как Колчак продолжал оставаться верным императору[171]. Историк А. С. Кручинин, говоря про эту реплику Великого князя, отмечает обстоятельство, что оперативные предложения и планы командующего Черноморским флотом у Николая Николаевича раньше никогда не вызывали столь негативной реакции, и приводит в своей работе письмо капитана 2-го ранга Лукина, содержание которого вполне может быть интерпретировано как предложение Колчака о широкомасштабной военной демонстрации «юга» в противовес солдатскому мятежу «севера»[173].
28 февраля Колчак покинул Батум, прибыв в Севастополь 1 марта. Ещё из Батума он распорядился прервать телеграфную и почтовую связь Крыма с остальными территориями России для предотвращения паники и распространения непроверенных слухов. Было приказано все поступавшие телеграммы отправлять в штаб Черноморского флота[174][170].
В Севастополе Колчак ознакомился с несколькими телеграммами в его адрес. М. В. Родзянко сообщал о восстании в столице и переходе власти к Временному комитету Государственной думы. Морской министр И. К. Григорович информировал, что «Комитет Государственной думы постепенно восстанавливает порядок», и рассказывал о приказе адмирала А. И. Непенина, объявлявшем Балтийскому флоту о событиях в Петрограде. Телеграмма М. В. Алексеева подробно информировала о событиях с 25 по 28 февраля в столице. Начальник морского штаба Ставки Верховного главнокомандующего адмирал А. И. Русин информировал о мятеже в Петрограде, беспорядках в Кронштадте и приказывал «принять все меры в поддержании спокойствия во флоте». На совещании старших военачальников, созванном адмиралом, было решено сообщить командам кораблей о восстании в столице России. Колчак одновременно отменил свой приказ об информационной блокаде Крыма, уже не имевший смысла, поскольку радиотелеграфисты флота перехватили немецкие телеграммы с сообщениями о революции в Петрограде, и решил взять инициативу в свои руки, информируя флот о событиях посредством собственных приказов. 2 марта командующий издал приказы, в которых сообщал флоту о петроградских событиях, требовал верить только его приказам и игнорировать дезинформационные сообщения турецких радиостанций и приводил телеграмму Родзянко с обращением к армии и флоту от имени Временного комитета Государственной думы[175]. Современные историки обращают внимание на содержание первого из приказов, за № 771. Этим приказом Колчак впервые извещал флот о событиях в Петрограде, и сделано было это извещение вовсе не в «революционном» тоне: командующий флотом не спешил присоединяться к революционному течению и заканчивал свой приказ вполне монархическим призывом[176]:
Приказываю всем чинам Черноморского флота и вверенных мне сухопутных войск продолжать твёрдо и непоколебимо выполнять свой долг перед Государем Императором и Родиной.
Историк А. В. Смолин отмечает, что требование Колчака продолжать исполнять «долг перед Государем Императором» является свидетельством верности адмирала присяге до отречения[175].
Тем временем в Пскове вечером 1 марта главнокомандующий Северным фронтом генерал Рузский вёл переговоры от лица Временного комитета Государственной думы с прибывшим из Ставки Николаем II, склоняя его к принятию решения об учреждении правительства, ответственного перед Думой. Его позицию поддержал начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Алексеев. После нескольких часов тяжелейших переговоров Николай II сдался и дал согласие на формирование ответственного министерства. На следующий день, однако, в разговоре по прямому проводу между председателем Думы Родзянко и генералом Рузским вопрос был поставлен уже об отречении Николая II[177][178]. Получив изложение разговора между Рузским и Родзянко, генерал Алексеев по собственной инициативе составил и отправил его краткое изложение всем главнокомандующим фронтами, попросив их срочно подготовить и направить в Ставку своё мнение. Командующих флотами Алексеев не опрашивал[177], хотя и Непенин, и Колчак, как и командующие фронтами, напрямую подчинялись Верховному главнокомандующему[179]: по мнению историка П. Н. Зырянова, в этом сказалось пренебрежительное отношение русского генералитета к флоту[180]. Вечером 2 марта командующий Черноморским флотом получил от Алексеева телеграмму, в которой для сведения приводились тексты телеграмм от командующих фронтами Николаю II с просьбами об отречении[179]. Осведомительная телеграмма не требовала ответа, но командующие Балтийским и Черноморским флотами в одинаковой ситуации повели себя по-разному: Непенин 2 марта отправил Государю телеграмму, в которой присоединялся к просьбам отречься от престола, а Колчак решил не участвовать в происходившем 2 марта телеграфном совещании вообще[179].
Историк А. В. Смолин отмечает, что и 3 марта Колчак ещё не признавал Временного правительства, ибо в середине этого дня он делал запрос в Ставку, требуя разъяснений, кто в данный момент является «законной верховной властью» и кто — Верховным главнокомандующим. При этом историк отмечает, что под «законной верховной властью» Колчак подразумевал именно монарха. Даже 11 марта командующий флотом в письме военному министру задавался вопросом, как поступать со словами «За Царя» на военных знамёнах и значках Черноморского флота, не приняв самостоятельного решения и лишь исполнив поступившее в ответ на запрос распоряжение[181].
В 1919 году, находясь на посту Верховного правителя России, Колчак отменил празднование годовщины Февральской революции. Были запрещены митинги и манифестации в её честь на том основании, что рано подводить итоги революции, обернувшейся большевистским переворотом[182].
Что касается политических взглядов Колчака, то до марта 1917 года его монархизм был совершенно бесспорен. После революции по понятным причинам Колчак свои взгляды не афишировал[181]. При этом М. И. Смирнов в эмигрантских воспоминаниях писал[181]:
Колчак был предан престолу и отечеству. Известие об отречении государя его крайне огорчило, и он считал, что отечество идёт к гибели.
— Смирнов М. И. Адмирал Александр Васильевич Колчак во время революции в Черноморском флоте. — С. 4.
Косвенным доказательством приверженности Колчака монархическим взглядам А. В. Смолин считает посещение Колчаком 17 июля 1919 года, в день поминовения царской семьи, Екатеринбурга, где он встречался с архиепископом Уфимским Андреем. Этот неофициальный визит, по мнению историка, приобретает особенное значение, если учитывать, что ещё за два дня до этого Колчак посещал город с официальным визитом[181].
Современная историография не имеет значимых оснований для утверждений о том, что адмирал в одночасье сменил свои убеждения, а вот высказывать их открыто он уже действительно не имел никакой возможности. При этом известно замечание адмирала в беседе с К. В. Сахаровым, что «все слои русского народа, начиная с крестьян, думают только о восстановлении монархии и призвании на престол своего народного вождя, законного царя. Только это движение и может иметь успех»[183]. Позиция адмирала в вопросе об отречении, по мнению А. В. Смолина, способствовала его популярности в Белом движении как военачальника, не запятнанного «грехом Февраля», в отличие от некоторых высших генералов[181].
Несмотря на все усилия командующего, полностью исключить волнения на флоте не получилось. Уже 2 марта слухи о перевороте в Петрограде распространились по Севастополю и проникли в сухопутные части. Солдаты начали вести себя с офицерами вызывающе, перестали отдавать честь. В городе вспыхнули митинги. 3 марта на «Екатерине Великой» на фоне проявившейся среди матросов шпиономании и требований удаления офицеров с немецкими фамилиями покончил жизнь самоубийством мичман Фок. 4 марта матросы потребовали прибытия на судно командующего флотом. Колчак посетил корабль, но лишь после доклада его командира, а не под давлением команды. Возмущённый поведением матросов, адмирал говорил с выстроенной на палубе командой резко и нелицеприятно. Он отверг подозрения офицеров с немецкими фамилиями в измене и отказал в их списании на берег[181].
4 марта по приказу командующего газета «Крымский вестник» сообщила об отречении Николая II и формировании Временного правительства. Флот это известие воспринял спокойно, однако в этот же день в Севастополе начались митинги, и Колчак для разряжения обстановки 5 марта провёл смотр частей. После смотра вновь начались митинги. Участники одного из них потребовали прибытия адмирала. Колчак сначала не хотел ехать, но, чтобы не накалять страсти, согласился. Он приказал собравшимся разойтись, но матросы заперли ворота и потребовали выступления и отправки приветственной телеграммы Временному правительству от Черноморского флота. Колчак выступил с короткой речью и обещал отправить телеграмму. После этого его отпустили. В телеграммах, отправленных в адрес Г. Е. Львова, Временного правительства, А. И. Гучкова, М. В. Родзянко, от имени Черноморского флота и жителей Севастополя Колчак приветствовал правительство и высказывал надежду, что оно доведёт войну до победы. При этом в телеграммах Колчак ни слова не говорил о революции, благодаря которой власть оказалась в руках этого правительства. В связи с этим, указывает А. В. Смолин, адмирал приветствовал не революцию, но правительство, которое будет способно добыть победу в войне. Историк отмечает также, что в своих докладах 6 марта Алексееву и Русину Колчак снял с себя ответственность за признание Временного правительства, переложив её на команды кораблей и население города[184]:
Команда и население просили меня послать от лица Черноморского флота приветствие новому правительству, что мною и исполнено.
— А. В. Колчак. 6 марта 1917 года.
Историк В. Г. Хандорин обращает внимание на то, что признание Временного правительства Колчак предпочёл провести через Ставку Верховного главнокомандующего, потребовав от неё подтверждения. Получив радиограмму нового правительства, командующий Черноморским флотом ответил в столицу, что подчинится этому правительству не ранее, чем получит соответствующее распоряжение из Ставки[185].
10 марта, чтобы прервать череду митингов и демонстраций, Колчак вывел флот в море, полагая, что боевая работа будет лучшим противодействием «углублению революции». Правоту Колчака, пытавшегося таким образом противостоять большевистской разлагающей агитации, признавал и служивший в это время на «Екатерине Великой» большевик А. В. Платонов, свидетельствовавший, что «частые походы отрывали массы от политики… служили препятствием развитию революции»[186].
Сохранить боеспособность флота Колчаку помогло и то, что в трудной ситуации он проявил умение идти на компромисс, волевым усилием и выдержкой подавлять присущую ему вспыльчивость. Эта борьба с самим собой стоила адмиралу огромных усилий, однако она же позволила, как пишет А. В. Смолин, проявить качества, характеризующие уже настоящего политика[187].
19 марта в Севастополе состоялась торжественная церемония приведения Черноморского флота к присяге Временному правительству. После молебна перед командующим флотом церемониальным маршем прошли черноморцы с красным знаменем, на котором был нарисован портрет лейтенанта Шмидта в траурной рамке. Замыкали шествие рабочие с красными флагами[188].
Упреждающими приказами Колчак смог предотвратить крайние проявления на флоте, связанные с движением за отмену погон и отдания чести. Командующий не стал чинить препятствий и матросским идеям о переименовании боевых кораблей, что также было отражено в его приказах[187]. По его распоряжению были распущены севастопольские полиция и корпус жандармов (вместо них была сформирована городская милиция) и выпущены из тюрем политические заключённые. На флоте был сформирован Центральный военно-исполнительный комитет (ЦВИК). 19 марта адмирал утвердил проект, вводивший в законное русло и подчинявший командующему новые флотские организации — корабельные, полковые и ротные комитеты. С разработанным на Черноморском флоте «Положением об организации чинов флота, Севастопольского гарнизона и работающих на государственную оборону рабочих» были ознакомлены военный министр, Исполком Петросовета и члены Госдумы, а несколько позднее и Ставка. Несмотря на возражения начальника штаба Ставки А. И. Деникина, главковерх Алексеев одобрил проект Колчака, после чего его внедрили повсеместно[186]. Такие меры командующего позволили избежать на Черноморском флоте эксцессов, подобных тому, что происходило на Балтийском флоте, тем более что сам Колчак старался поддерживать репутацию человека, преданного революции и учитывающего настроения матросских масс[189].
После того, как стало известно о намерении попавших под влияние революционного угара масс выкопать прах «контрреволюционных адмиралов» — участников Обороны Севастополя, погибших во время Крымской войны и покоившихся во Владимирском соборе Севастополя, и на их месте перезахоронить лейтенанта Шмидта и его товарищей, расстрелянных за участие в Севастопольском восстании 1905 года, эти останки по приказу Колчака были в ускоренном порядке перевезены в Севастополь, где в Покровском соборе состоялось их временное захоронение. Это распоряжение позволило сбить накал страстей[190].
В начале апреля на флоте и в столице стали распространяться слухи о переводе Колчака на должность командующего Балтийским флотом[187]. Сразу же решительно против такого перевода выступил новый Верховный главнокомандующий генерал М. В. Алексеев, уязвлённый тем, что Ставка не была об этом поставлена в известность. Историк Смолин пишет о найденных в архивах трёх телеграммах в Ставку, информировавших о перемещениях Колчака после его приезда в столицу, что, по его мнению, означало с большой долей вероятности, что Ставка вела собственное наблюдение за вице-адмиралом и относилась к нему настороженно. Против перевода Колчака также высказывались новый начальник штаба Черноморского флота М. И. Смирнов и капитан первого ранга А. Д. Бубнов, отвечавший в Ставке за Черноморский флот. Они считали, что эта мера не улучшит ситуации на Балтике, но усилит разложение на Черноморском флоте и поставит под вопрос проведение Босфорской операции[191].
Командировка в Петроград[править | править код]
15 апреля адмирал прибыл в Петроград по вызову военного и морского министра А. И. Гучкова. Последний рассчитывал использовать Колчака в роли главы военного переворота для ликвидации двоевластия и установления военной диктатуры[191] и предложил ему взять на себя командование Балтийским флотом[192]. Предполагаемое назначение Колчака на Балтику было увязано с созданием Отдельной армии «для обороны Петрограда». Учитывая, что никакой угрозы столице в то время германские войска не представляли, А. Смолин полагает, что речь могла идти о планах использования армии для наведения порядка в Петрограде[191]. Назначение Колчака на Балтику, однако, не состоялось — согласно одной версии, поскольку почуявший неладное командующий Балтийским флотом А. С. Максимов, не пользовавшийся поддержкой военного и морского министра, саботировал вызов в Петроград[191]; согласно другой, Колчак убедил Гучкова оставить всё как есть[192]. Как бы то ни было, планам установления военной диктатуры в тот период помешали апрельский политический кризис и демонстрации, прошедшие в Петрограде 20-21 апреля[191]. 29 апреля Гучков ушёл в отставку, а 5 мая было образовано первое коалиционное правительство с участием эсеров и меньшевиков.
В Петрограде Колчак принял участие в заседании правительства, где выступал с докладом о стратегической ситуации на Чёрном море. Его доклад произвёл благоприятное впечатление[185]. Когда же речь зашла о Босфорской операции, генерал Алексеев решил воспользоваться ситуацией и окончательно похоронить операцию, которой никогда не сочувствовал. Генерал заявил, что у него нет необходимых пяти дивизий, что в армии уже нет ни одного полка, в котором он мог быть уверен, и что сам Колчак не может быть до конца уверен в своём флоте. Несмотря на то, что в этот момент рухнуло мероприятие, которое адмирал видел венцом своей военно-морской службы и даже «большей частью содержания и смысла жизни», он из соображений воинской дисциплины не стал на правительственном заседании вступать в спор с Главковерхом[193].
Колчак также участвовал в совещании командующих фронтами и армиями в штабе Северного фронта в Пскове, где, в частности, познакомился с командующим столичным военным округом генералом Л. Г. Корниловым[191]. С совещания адмирал вынес тяжёлое впечатление о деморализации войск на фронте и скором их развале[194].
В Петрограде адмирал стал очевидцем вооружённых солдатских манифестаций и пришёл к выводу, что их следовало подавить силой[195]. Отказ Временного правительства генералу Корнилову, предлагавшему применить силу, Колчак считал ошибкой[194]. Даже Гучкова он считал виновным в чрезмерных уступках радикально настроенным массам[195]. Колчак был уверен, что в то время авторитета командующих и находившихся в их руках сил как в Петрограде, так и на юге России, ещё было бы достаточно для наведения порядка[194].
Настроения, с которыми вечером 21 апреля Колчак покидал Петроград, лучше всего передаются отрывком из его письма Тимирёвой[193]:
Из Петрограда я вывез две сомнительные ценности — твёрдое убеждение в неизбежности государственной катастрофы со слабой верой в какое-то чудо, которое могло бы её предотвратить, и нравственную пустоту.
Вернувшись из Петрограда, Колчак выступил с инициативой общероссийского масштаба, которая, по его мнению, могла бы остановить развал российской армии и флота, восстановить боеспособность войск и продолжить войну до победного конца[196].
Черноморская делегация[править | править код]
25 апреля, сразу же по возвращении в Севастополь, Колчак выступил на Делегатском собрании солдат и матросов гарнизона с докладом «Положение нашей вооружённой силы и взаимоотношения с союзниками». Начав с отрицательной оценки свергнутого государственного строя, который привёл «армию морально и материально в состояние крайне тяжёлое, близкое к безвыходному», адмирал перешёл к неоправдавшимся, по его мнению, надеждам, возлагавшимся на революцию, которая должна была поднять боевой дух армии:
Армия и флот гибнут. Балтийский флот как вооружённая единица перестал существовать, в армии в любом месте противник может прорвать фронт и начать наступление на Петроград и Москву… Фронт разваливается, и шкурнические интересы торжествуют. Наш Черноморский флот — одна из немногих частей, сохранивших боеспособность; на него обращены взоры всей России… Черноморский флот должен спасти Родину!
Главную причину такого положения дел Колчак усматривал в германской пропаганде, которая вела к братанию на фронтах и дезертирству. Для выхода из сложившейся ситуации Колчак призывал правительство немедленно отменить приказы о демократизации армии и прекратить «доморощенные реформы»:
Какой же выход из этого положения, в котором мы находимся, которое определяется словами «Отечество в опасности»… Первая забота — это восстановление духа и боевой мощи тех частей армии и флота, которые её утратили, — это путь дисциплины и организации, а для этого надо прекратить немедленно доморощенные реформы, основанные на самоуверенности невежества. Сейчас нет времени и возможности что-либо создавать, надо принять формы дисциплины и организации внутренней жизни, уже существующие у наших союзников: я не вижу другого пути для приведения нашей вооружённой силы из «мнимого состояния в подлинное состояние бытия». Это есть единственно правильное разрешение вопроса.
Доклад Колчака произвёл на слушателей огромное впечатление и воодушевил их. Командующий покидал трибуну под аплодисменты. Успех Колчака отмечал даже большевик Платонов[197]. Под влиянием этого выступления команда флагманского корабля «Георгий Победоносец» 26 апреля приняла резолюцию с осуждением агитации за сепаратный мир с Германией, обратилась к флоту с призывом поддержать лозунг «Война до победного конца во имя свободы», оказать доверие Временному правительству и направить делегацию в Петроград и на Балтийский флот. Понимая значение своего доклада, Колчак попросил помощника начальника Морского генштаба А. П. Капниста опубликовать его в главных газетах и «Русском слове». Так, Московской городской думой речь Колчака была напечатана тиражом в несколько миллионов экземпляров[196].
Под впечатлением от выступления Колчака Центральный военный исполнительный комитет принял решение сформировать и направить на фронт и Балтийский флот делегацию для агитации за продолжение войны, которую возглавил «революционный оборонец» Фёдор Баткин, ранее не имевший отношения к флоту и зачисленный в него матросом 2-й статьи по личному указанию командующего. В делегацию из более чем двухсот человек вошли офицеры, кондукторы, матросы, солдаты, рабочие и делегаты от Совета депутатов. В середине мая к делегации присоединились ещё 100 человек. Деньги на командировку были выделены из фонда командующего. Отправляя делегацию на фронт, адмирал сознательно шёл на ослабление оборонческой пропаганды на Чёрном море, понимая, что судьба России решается на фронте[197].
Члены делегации работали в Москве, Петрограде, Гельсингфорсе, на Балтийском флоте, выезжали на фронты Первой мировой войны, выступали в действующих частях армии и флота[198]. Работа делегации получила широкую известность, и она косвенно способствовала распространению информации о взглядах и действиях адмирала по всей Русской армии[198]. Тем не менее, как отмечает историк А. Смолин, в общероссийском масштабе акция не дала ощутимых результатов, и уже в начале июня Колчак обратился к военному и морскому министру с просьбой немедленно вернуть часть делегации обратно на Черноморский флот, поскольку их отсутствие сказалось на обстановке на флоте.
В течение определённого времени усилия Колчака по предотвращению анархии и развала флота давали плоды: так, проводившееся ЦВИК голосование о желательности приезда в Крым Ленина закончилось тем, что из 409 делегатов лишь 20 высказалось в поддержку, после чего по крымским городам было разослано распоряжение о недопустимости приезда Ленина[198]. Командующему флотом, боровшемуся за сохранение дисциплины и против развала вверенных ему частей, противостояли большевики с их пораженческой пропагандой[199].
Осложнение ситуации на Черноморском флоте[править | править код]
С отъездом делегации и связанным с этим ослаблением оборонческой пропаганды положение на флоте ухудшилось, между тем как антивоенная агитация большевиков усилилась[200], что привело к падению порядка и дисциплины.
В мае между Колчаком и ЦВИК произошёл резкий конфликт по поводу помощника главного командира порта генерал-майора Н. П. Петрова, которого ЦВИК уличил в хищении казённого имущества и спекуляции им[201]. Колчак не утвердил постановление об аресте и выгнал пришедшую к нему делегацию. Тогда ЦВИК арестовал Петрова по собственной инициативе без санкции командующего флотом. 12 мая привыкший к безоговорочному исполнению своих приказов адмирал Колчак отправил Временному правительству телеграмму с описанием противостояния и просьбой заменить его другим лицом. Конфликт совпал по времени с публикацией Декларации прав солдата, которую во время поездки Колчака в столицу военные отказались обсуждать на заседании Временного правительства. Открыто выступить против Декларации Колчак не мог, так как сразу был бы отправлен в отставку и подвергся судебному преследованию. Не собираясь уходить из политики, он выбрал иной путь. 14 мая на созванном им Делегатском совещании Колчак подверг публичной критике деятельность солдатских комитетов, обвинив их в разложении армии и флота и подрыве дисциплины. Военный и морской министр А. Ф. Керенский, прибывший 17 мая в Севастополь, на некоторое время уладил конфликт между ЦВИК и Колчаком[202].
Тем временем Колчак продолжал регулярно выводить флот в море, так как это позволяло отвлекать личный состав от революционной активности и подтягивало их. Крейсеры и миноносцы продолжали обходы вражеского побережья, продолжались минные работы по блокированию Босфора, близ него, регулярно сменяясь, дежурили подводные лодки[203].
После отъезда Керенского сумятица и безвластие на Черноморском флоте стали усиливаться. Недоверие матросов к офицерам и лично командующему усугубила военная неудача — в ночь на 13 мая при попытке постановки мин практически в устье Босфора с самоходных баркасов, спущенных с русских линкоров, оставшихся в 10 милях (16 км) от берега, произошёл несанкционированный подрыв мины, вызвавший цепную реакцию взрывов других мин. Два баркаса из четырёх пошли ко дну, погибло 15 матросов и офицеров, 29 человек было ранено[204]. После этого случая команды стали отказываться выходить в море на рискованные задания[201]. 18 мая комитет эсминца «Жаркий» потребовал списать на сушу командира корабля Г. М. Веселáго «за излишнюю храбрость». Колчак приказал поставить миноносец в резерв, а Веселáго перевёл на другую должность. Недовольство моряков вызвало и решение Колчака поставить на ремонт броненосцы «Три святителя» и «Синоп» с распределением их чрезмерно революционно настроенных команд по другим портам. Росту напряжённости и левоэкстремистских настроений среди черноморцев способствовал и приезд в Севастополь в начале июня делегации моряков Балтийского флота, состоявшей из большевиков и снабжённой огромным грузом большевистской литературы[203]. Большинство делегатов были переодетыми в форму матросов партийными работниками, получившими от Я. М. Свердлова напутствие: «Севастополь должен стать Кронштадтом юга». Начались неподконтрольные властям митинги, «балтийцы» разъезжали по кораблям, выступали на улицах и площадях города[199]. Влияние офицеров падало. Подвергся нападкам и лично командующий флотом. Тиражировалась и повторялась клевета о якобы имевшихся у Колчака крупных землевладениях, о том, что именно поэтому «он кровно заинтересован в продолжении войны». Как честному военнослужащему, ничего не нажившему за свою службу, бо́льшая часть личного имущества которого к тому же погибла в начале войны во время германского обстрела Либавы, Колчаку было оскорбительно слышать про себя эти небылицы. На одном из митингов, отвечая на клевету, в очередной раз прозвучавшую в его адрес, он сказал:
Если кто-нибудь… найдёт у меня какое-нибудь имение или недвижимое имущество, или какие-нибудь капиталы обнаружит, то я могу охотно передать, потому что их не существует в природе.
Ответ Колчака произвёл на матросов сильное впечатление, и больше этот вопрос они никогда не поднимали[185]. Однако политические противники Колчака впоследствии не раз прибегали к подобного рода инсинуациям — например, по свидетельству историка И. Ф. Плотникова, большевистские источники не брезговали измышлениями о том, что Колчак никогда не участвовал в боевых действиях, а адмиральский чин получил благодаря тому, что хорошо танцевал на балах в царских дворцах[167].
Последние недели своего командования флотом Колчак уже не ждал и не получал от правительства никакой помощи, стараясь решать все проблемы своими силами. Однако его попытки восстановить дисциплину встречали противодействие рядового состава армии и флота. 3 июня участники митинга в полуэкипаже потребовали удаления со своих постов Колчака, начальника штаба М. И. Смирнова и ряда других офицеров. 4 июня командующий телеграфировал Керенскому, что агитация балтийской делегации получила «сильное распространение» и местные силы не справляются с ней[205].
.jpg)
На митинге 5 июня матросы арестовали помощника командира Черноморского флотского экипажа полковника К. К. Грубера и вынесли постановление о сдаче офицерами холодного и огнестрельного оружия. Чтобы предотвратить кровопролитие, на следующий день Колчак отдал офицерам приказ сдать оружие. Когда пришла пора Колчаку самому сдавать оружие, он собрал на палубе «Георгия Победоносца» его команду и заявил, что офицеры всегда хранили верность правительству и поэтому разоружение для них является тяжёлым и незаслуженным оскорблением, которое он сам не может не принять на свой счёт: «С этого момента я командовать вами не желаю и сейчас же об этом телеграфирую правительству». Судовой комитет решил, что он сдавать оружие не собирается. Рассказывалось, что Колчак, находясь в состоянии крайнего возбуждения, взял пожалованную ему за Порт-Артур золотую саблю — Почётное Георгиевское оружие и, крикнув матросам: «Японцы, наши враги — и те оставили мне оружие. Не достанется оно и вам!», — швырнул саблю за борт. Историк П. Н. Зырянов отмечает, что Колчак, единственный (кроме застрелившегося в знак протеста против решения сдать оружие) не сдавший оружие, да ещё в такой демонстративной форме, от имени офицеров ответил на оскорбление достойным жестом и вызвал этим огонь на себя[206]. Этот жест адмирала обошёл страницы всех газет и произвёл сильное впечатление как в России, так и за границей. В среде правых, уже склонявшихся в то время к идее военной диктатуры, имя Колчака приобрело дополнительную популярность[185].
По данным же газеты «Русские ведомости»[207], делегатское собрание гарнизона и рабочих, происходившее весь день 6 июня, постановило обезоружить всех офицеров и отстранить от должности командующего флотом адмирала Колчака и начальника штаба капитана первого ранга Смирнова.
Делегатское собрание постановило немедленно сместить командующего флотом и меня, с тем, чтобы мы сдали свои должности очередным по старшинству в присутствии комиссии, которую сейчас выбирают. Митинг требует немедленного ареста командующего флотом. Делегатское собрание с этим не согласилось и постановило завтра обсудить вопрос об аресте. В судовых и полковых комитетах можно ожидать проявление насилия по отношению к командующему до обсуждения вопроса об аресте.
6 июня Колчак направил Временному правительству телеграмму с сообщением о произошедшем бунте и о том, что в создавшейся обстановке он не может более оставаться на посту командующего[206]. Не дожидаясь ответа, он передал командование контр-адмиралу В. К. Лукину, совершив таким образом, по мнению А. В. Смолина, дисциплинарный проступок, ибо не имел права без приказа Временного правительства покидать своего поста[185].
Видя, что ситуация выходит из-под контроля, и опасаясь за жизнь Колчака, М. И. Смирнов по прямому проводу вызвал А. Д. Бубнова, который связался с Морским генштабом и просил немедленно доложить министру о необходимости вызова Колчака и Смирнова ради спасения их жизней. Ответная телеграмма Временного правительства пришла 7 июня: «Временное правительство… приказывает адмиралу Колчаку и капитану Смирнову, допустившим явный бунт, немедленно выехать в Петроград для личного доклада». Таким образом, Колчак автоматически попадал под следствие и выводился из военно-политической жизни России. Керенский, уже тогда видевший в Колчаке соперника, использовал этот шанс, чтобы отделаться от него[208]. Колчак же был глубоко оскорблён этой телеграммой, обвинявшей его в допущении бунта, в то время как само правительство постоянно попустительствовало анархии в рядах матросов[209].
Настроения в Севастополе стали успокаиваться. На митинге была принята резолюция об аресте Колчака, однако Исполком её отверг. Вечером 7 июня Колчак и Смирнов отбыли из Севастополя в Петроград. На вокзале их провожала небольшая группа офицеров флота. 12 июня, вскоре после отъезда адмирала, получив по агентурным каналам сведения о его уходе[199], близ русских берегов вновь появился «Бреслау», разгромивший на острове Федосини маяк с радиостанцией и пленивший его гарнизон[209].
Кандидат в диктаторы[править | править код]
Доклад Колчака Временному правительству о севастопольских событиях был назначен на 13 июня. До этого дня столичные журналисты успели взять у адмирала интервью, в котором тот рассказал о причинах, заставивших его покинуть Черноморский флот. 13 июня «Русские ведомости» опубликовали беседу с адмиралом, а в «Маленькой газете» А. А. Суворина вышла передовая статья, в которой говорилось[210]:
Пусть кн. Львов уступит место председателя в кабинете адмиралу Колчаку. Это будет министерство Победы. Колчак сумеет грозно поднять русское оружие над головой немца, и кончится война! Настанет долгожданный мир!
— Маленькая газета, 13 июня 1917 года.
В статье шла речь о неспособности Г. Е. Львова управлять страной. Затрагивался и вопрос о диктатуре. В контексте статьи в качестве выбранного народом диктатора выступал адмирал Колчак[210].
Таким образом, 13 июня для отчёта о своей деятельности на заседание Временного правительства пришёл выступать новый кандидат в диктаторы. Министры встретили его с явным недоверием и сочли нужным дать бой этой попытке. Львов поставил на повестку вопрос о статье в «Маленькой газете». Было решено начать судебное разбирательство против газеты за призывы к демонстрации с требованием свержения правительства. Колчак выступал в самом конце заседания. Критически относясь к изменившемуся в мае 1917 года составу Временного правительства, тон в котором теперь стали задавать социалисты[185], Колчак изложил обстоятельства дела и обвинил в произошедшем политику правительства, которая привела к разложению флота, подрыву авторитета командного состава, поставила командование «в совершенно бесправное и беспомощное положение». Речь Колчака министры выслушали при гробовом молчании. Вслед за ним в том же духе выступил и М. И. Смирнов. В итоге министры постановили отложить обсуждение вопроса до окончания работы комиссии А. С. Зарудного, уже отправившейся в Севастополь для расследования. Адмирала поблагодарили за доклад и отпустили[210][211]. Когда комиссия Зарудного вернулась в Петроград и подтвердила правомерность всех шагов Колчака, адмиралу предложили вернуться к командованию флотом. Это предложение он, однако, отверг[185].
17 июня в Зимнем дворце состоялась встреча Колчака с американским адмиралом Дж. Г. Гленноном. При переговорах присутствовал и глава американской делегации Э. Рут. Колчаку было предложено принять участие в Дарданелльской операции американского флота. Адмирал дал согласие. План был секретным, и официально Колчак привлекался как специалист по минному делу и борьбе с подводными лодками. Однако историк А. В. Смолин замечает, что в истории с приглашением Колчака в США очень много неясного. Так, в американских архивах не найдено вообще никаких документов о подготовке Дарданелльской операции. Американские историки Ч. Викс и Дж. Бейлен предполагали, что Гленнон ходатайствовал за Колчака из личной симпатии для спасения его от судебного разбирательства, однако Смолин опровергает эту мысль, указывая, что 17 июня Гленнон Колчака видел впервые. Смолин приходит к выводу, что вся история с поездкой Колчака в Америку была выгодна в первую очередь А. Ф. Керенскому, видевшему себя главой России, а Колчака — соперником в борьбе за власть. Керенского не могла радовать перспектива восхождения на российском политическом небосклоне новой яркой звезды, которую общественность уже рассматривала, наравне с генералом Л. Г. Корниловым, как потенциального кандидата в военные диктаторы. Чтобы выпроводить из страны опасного конкурента, договорились о поездке адмирала в Америку. Этому могли способствовать и русско-американские масонские связи, поскольку и Рут, и Керенский были масонами. Гленнон сделал запрос в российское Адмиралтейство, однако ему отказали. Тогда Рут обратился к Временному правительству, на заседании которого 28 июня вопрос был решён. При этом русская миссия в США не имела ни дипломатического статуса, ни определённой цели. Прибыв осенью 1917 года в Вашингтон, Колчак с удивлением обнаружил, что американские официальные лица не понимали цели русской миссии, а во время обсуждения планов Дарданелльской операции определённо заявляли о её неосуществимости[210]. В письме 12 октября 1917 года Колчак писал[210]:
…моё пребывание в Америке есть форма политической ссылки и вряд ли моё появление в России будет приятно некоторым лицам из состава настоящего правительства
— А. В. Колчак. 12 октября 1917 года
Своим спутникам Колчак прямо говорил, что Керенский заставил его покинуть Родину против его желания[210][212]. Наблюдение за общественно-политической жизнью России привело Колчака в июне 1917 года к мысли, что либерально-демократическая общественность не способна управлять страной, довести войну до победы и остановить хаос революции. Он принял приглашение «Республиканского центра», претендовавшего на роль организатора разнородных контрреволюционных и антисоветских элементов и ставившего задачу установления военной диктатуры, водворения порядка и восстановления дисциплины в армии, вступить в эту организацию и возглавить её военный отдел. «Республиканский центр» в качестве возможных диктаторов рассматривал две кандидатуры: Колчака и Корнилова. П. Н. Милюков, уже в эмиграции, писал[213]:
Естественным кандидатом на единоличную власть явился Колчак, когда-то предназначавшийся петербургским офицерством на роль, сыгранную потом Корниловым.
Колчак же своей задачей считал объединить разрозненные офицерские кружки, наладить их взаимодействие. В частном порядке он встречался с Милюковым и В. В. Шульгиным. 1 июля Колчака посетили члены Главного комитета Союза офицеров армии и флота и преподнесли ему саблю, взамен выброшенной в море, с надписью «Рыцарю чести от Союза офицеров армии и флота». Состоялась также встреча Колчака с председателем Союза полковником Л. Н. Новосильцевым: адмирал выразил согласие остаться в России, пусть даже на нелегальном положении, и не ехать в Америку, однако у Новосильцева «ничего реального» в то время не было. Смолин считает, что на самом деле задача делегации Союза, созданного по почину Ставки и тогдашнего Главковерха генерала Алексеева, состояла в устранении в приличествующей форме конкурента протеже Ставки Корнилова, которого к тому же в это время начала активно «раскручивать» Москва в противовес Петрограду. Корнилов не был так интеллигентен, как Колчак, однако у него в руках была реальная сила, а 19 июля он стал Верховным главнокомандующим. Колчак к власти не рвался и с Корниловым соперничать не собирался — наоборот, он ценил этого талантливого и смелого генерала. Корнилов, в свою очередь, считал Колчака своим сторонником, и фамилия адмирала фигурировала в различных вариантах списков корниловского правительства[214][212]. При этом историк А. С. Кручинин указывает, что настрой Колчака на решительные действия соответствовал обстановке того времени гораздо лучше, нежели упорная лояльность Корнилова Временному правительству, пагубно сказавшаяся уже через месяц[215].
О политической активности и антиправительственной деятельности опального адмирала Временное правительство было хорошо информировано. По данным Смирнова, Керенскому удалось раскрыть военный отдел «Республиканского национального центра»[216]. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Керенского, стал визит 21 июля к Колчаку находившегося в резкой оппозиции Временному правительству и лично Керенскому генерала В. И. Гу́рко. Они обсуждали положение в армии и генерала Корнилова, способного, по их мнению, остановить её развал. На следующий день Колчак хотел нанести Гурко ответный визит, однако того арестовали по распоряжению Керенского за монархическую пропаганду и публикацию письма Николаю II от 4 марта, в котором генерал предсказывал реставрацию монархии. Перед арестом Гурко Колчак получил от Керенского срочную телеграмму с требованием в кратчайший срок отбыть в США и донести о причинах задержки отъезда, что, как отмечают современные историки, не могло быть простым совпадением. Историк П. В. Зырянов считает, что если бы Колчак чистосердечно поведал Керенскому об этих причинах, то наверняка оказался бы в Петропавловской крепости вместе с Гурко[212].
Время скитаний[править | править код]
Русская военно-морская миссия в составе А. В. Колчака, М. И. Смирнова, капитана 2-го ранга Д. Б. Колечицкого, капитана 2-го ранга В. В. Безуара, лейтенанта И. Э. Вуича, лейтенанта А. М. Мезенцева и адъютанта Колчака лейтенанта В. С. Макарова (сына погибшего в 1904 году адмирала С. О. Макарова) покинула столицу 27 июля. До норвежского города Бергена Колчак добирался под чужой фамилией, чтобы скрыть свои следы от немецкой разведки. Из Бергена миссия проследовала в Англию[217][216].
- В Англии
В Англии Колчак провёл две недели: знакомился с морской авиацией, подводными лодками, тактикой противолодочной борьбы, посещал заводы. С английскими адмиралами у него сложились хорошие отношения, союзники доверительно посвящали Колчака в военные планы[185].
В Лондоне Колчак встретился с русским послом К. Д. Набоковым. Также его познакомили с первым лордом адмиралтейства адмиралом Джоном Джеллико. Они обсуждали минирование, говорили о морской авиации. Колчак просил разрешения принять участие в одной из её операций. Разведывательный полёт на двухмоторном самолёте произвёл на русского адмирала большое впечатление. В Англии Колчак несколько раз встречался также с начальником английского Морского генерального штаба генералом Холлом[217].
- В США
16 августа русская миссия на крейсере «Глонсестер» вышла из Глазго к берегам США, куда прибыла 28 августа. Здесь-то и выяснилось, что никакой Дарданелльской операции американский флот не планировал. Таким образом отпала главная причина поездки Колчака в Америку, и с этого момента его миссия носила военно-дипломатический характер. Колчак пробыл в США около двух месяцев, за это время встречался с русскими дипломатами во главе с послом Б. А. Бахметьевым, морским и военным министрами и государственным секретарём США. 16 октября Колчака принял американский президент В. Вильсон[218].
Колчак по просьбе коллег-союзников поработал в американской Морской академии, где консультировал слушателей академии по минному делу, признанным мастером которого являлся. По приглашению морского министра знакомился с американским флотом и на флагмане «Пенсильвания» более 10 дней участвовал во флотских манёврах[219][185].
Поскольку миссия в Америку не удалась, было решено возвращаться в Россию. В Сан-Франциско, уже на западном побережье США, Колчак получил телеграмму из России с предложением выставить свою кандидатуру в Учредительное собрание от кадетской партии по Черноморскому флотскому округу, на что он ответил согласием, однако его ответная телеграмма опоздала. Накануне отъезда Колчак получил сообщение о свержении Временного правительства, о победе Октябрьской революции. Все планы рушились. Колчак писал: «…я решил вернуться в Россию и там уже разобраться, что делать дальше»[220]. 12 (25) октября Колчак с офицерами отправился из Сан-Франциско во Владивосток на японском пароходе «Карио-Мару»[218].
Позднее, в письме жене от 15 июня 1919 года, адмирал напишет, что в Америке сделал всё, от него зависящее, для участия в войне на стороне союзников, но в итоге пришёл к выводу, что «Америка заняла положение в отношении России, исключающее возможность с нею работать». Поэтому Колчак решил вернуться в Россию и продолжить войну с немцами на каких угодно условиях[221].
- В Японии
Через две недели пароход прибыл в японский порт Йокогаму. В письме жене Софье Фёдоровне отсюда адмирал сообщает, что надеется продолжить войну в рядах русских солдат, вернувшись в Россию, и что если этого не удастся сделать, он будет стремиться всё равно продолжать войну с врагом Родины на западном фронте, в рядах союзнических войск — как пишет историк А. В. Ганин, действовать именно так подсказывали Колчаку долг перед Россией и понятие о чести[221]. В Йокогаме Колчак узнал о свержении Временного правительства и захвате власти большевиками, а также о начале сепаратных мирных переговоров в Брест-Литовске между Советской Россией и Центральными державами[219]. Колчак остро переживал случившееся на Родине, своё бессилие что-либо изменить[185]:
Быть русским, быть соотечественником Керенского, Ленина… ведь целый мир смотрит именно так: ведь Иуда Искариот на целые столетия символизировал евреев, а какую коллекцию подобных индивидуумов дала наша демократия, наш «народ-богоносец».
— А. В. Колчак
Колчаку теперь предстояло решить тяжёлый вопрос: что делать дальше, когда в России утвердилась власть, которую он не признавал, считая изменнической и повинной в развале страны. Связывать служение Родине с большевизмом для него было немыслимо, поэтому он решил отказаться от мысли возвращаться на Родину и, как представитель бывшего русского правительства, которое было связано известными обязательствами с Антантой, продолжать войну[185][222], о чём в письме от 24 января 1918 г. из Шанхая, по пути на Месопотамский фронт, он сообщил жене. Своим офицерам он предоставил полную свободу оставаться за границей или ехать на Родину (большинство из членов комиссии Колчака впоследствии встали под знамёна Белого движения[223]), сам же в сложившейся обстановке своё возвращение в Россию он считал невозможным и сообщил о своём непризнании сепаратного мира союзному английскому правительству. Он просил также принять его на службу «как угодно и где угодно» для продолжения войны с Германией[218]. Выбор Англии Колчак объяснял наилучшими отношениями, которые сложились у него с представителями этой страны за время заграничной поездки[185].
Также Колчак писал о попытке определиться на английскую службу[224]:
Я оставил Америку накануне большевистского переворота и прибыл в Японию, где узнал об образовавшемся правительстве Ленина и о подготовке к Брестскому миру. Ни большевистского правительства, ни Брестского мира я признать не мог, но как адмирал русского флота я считал для себя сохраняющими всю силу наше союзное обязательство в отношении Германии. Единственная форма, в которой я мог продолжать своё служение Родине, оказавшейся в руках германских агентов и предателей[прим 2], было участие в войне с Германией на стороне наших союзников. С этой целью я обратился, через английского посла в Токио, к английскому правительству с просьбой принять меня на службу, дабы я мог участвовать в войне и тем самым выполнить долг перед Родиной и её союзниками.
— А. В. Колчак
Учитывая, что запросом русского адмирала занялся лично английский министр иностранных дел Бальфур, Лондон воспринимал Колчака очень серьёзно[143]. Действительно, вскоре Колчака вызвали в английское посольство и сообщили, что Великобритания охотно принимает его предложение[218]. 30 декабря 1917 года Колчак получил сообщение о назначении на Месопотамский фронт. В первой половине января 1918 года он выехал из Японии через Шанхай в Сингапур[225]. Размышляя о роде службы, которую имел в виду для Колчака английский Генеральный штаб, британский исследователь Питер Флеминг отмечает, что в эти дни в Лондоне решили отправить на Кавказ из Багдада военную миссию под начальством генерала Денстервила, которая должна была вступить в контакт с небольшим русским контингентом в Северной Персии, отказавшимся признать Брестский мир. Флеминг считает, что Колчаку могла отводиться роль в этом смелом предприятии, имевшем целью недопущение захвата турками бакинских нефтяных месторождений и создания ими на берегах Каспийского моря плацдарма для наступления на Индию[226]. При этом из письма Софье Фёдоровне, опубликованного в конце 2019 года, следует, что для Александра Васильевича, тем не менее, приоритетной оставалась прежняя цель попасть в Россию, которую он теперь надеялся осуществить, прорвавшись вместе с английскими союзниками на Юг России со стороны Месопотамии[221].
- В Сингапуре и в Китае
В марте 1918 года, прибыв в Сингапур, Колчак получил секретное поручение срочно возвращаться в Китай для работы в Маньчжурии и Сибири. Изменение решения англичан было связано с настойчивыми ходатайствами русских дипломатов и других политических кругов, видевших в адмирале кандидата в вожди противобольшевистского движения[185]. Первым пароходом Колчак вернулся в Шанхай, где и завершилась, не успев начаться, его английская служба. Подробности нового назначения адмирала ожидали у русского посланника в Пекине князя Н. А. Кудашева. В Шанхае Колчак встретился с председателем правления Русско-Азиатского банка А. И. Путиловым, затем по железной дороге добрался до Пекина и посетил Кудашева, который поведал ему, что это именно он настоял на командировке адмирала в Китай, надеясь решить с его помощью ряд важных задач. Дипломат рассказал адмиралу, что большевистское правительство в разных концах России уже начало встречать сопротивление, например, на Юге России уже борется Добровольческая армия генералов Алексеева и Корнилова. Главной из задач, которые мог решить Колчак, дипломат видел объединение хаотично формировавшихся на Дальнем Востоке противобольшевистских отрядов в единую крупную вооружённую силу, которую можно было бы противопоставить большевикам[225].
С прибытием Колчака в Китай завершился период его зарубежных скитаний. Теперь адмирала ожидала политическая и военная борьба с большевистским режимом внутри России[227]. Местом организации сил предполагалась Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД), построенная Россией к 1903 году, с центром в Харбине[185].
В Пекине Колчак встретился с управляющим КВЖД генералом Д. Л. Хорватом, предложившим ему взять на себя руководство охраной железной дороги и всей военно-стратегической стороной дела, связанной со спасением КВЖД как русской собственности. 10 мая 1918 года на заседании акционеров КВЖД Колчак был введён в состав правления и назначен главным инспектором охранной стражи КВЖД с одновременным руководством всеми русскими вооружёнными силами в её полосе отчуждения[225]. На заседании под видом нового правления дороги было образовано русское эмигрантское правительство Хорвата, на котором адмирал изложил план вооружённого вторжения на советскую территорию. Операцию планировалось осуществить сразу с двух направлений: со стороны Забайкалья и со стороны Приморья; по расчётам Колчака, ему требовалось для её проведения 17 тысяч бойцов[228].
В эти дни Колчаку доставили секретную телеграмму от русского посла в США Бахметева, приглашавшего Колчака в Америку на совещание пребывающих за границей российских политических деятелей с целью создания Политического центра для национального возрождения России. Посол находил присутствие адмирала совершенно необходимым и настоятельно просил его приехать, хотя бы ненадолго и в полной тайне. Колчак ответил, что приехать не сможет, а его деятельность на КВЖД направлена на достижение этой же цели. Как пишет П. Флеминг, это доказывает, что адмирал весьма серьёзно относился к своей роли в этом проекте[229].
11 мая Колчак прибыл в Харбин. В местных газетах было напечатано интервью с адмиралом, в котором он обещал восстановить законность и правопорядок в городе. В полосе отчуждения действовало несколько вооружённых формирований: пятитысячный Особый маньчжурский отряд атамана Г. М. Семёнова, не подчинявшегося Хорвату, двухтысячный харбинский отряд полковника Н. В. Орлова и действовавший на восточном конце КВЖД отряд атамана И. П. Калмыкова. Колчак начал организацию крупного соединения под видом усиления охраны железной дороги[230]. Опорой Колчака стал отряд Орлова. Колчак пытался наладить отношения с атаманом Семёновым, однако, в силу японских инструкций и собственного предвзятого отношения к «господам», Семёнов на контакт идти отказался, вошёл с Колчаком в конфликт, и этот самый крупный отряд Колчак через некоторое время перестал брать в расчёт своих сил. В ведение адмирала входили и вопросы закупки оружия у Японии, однако, когда Колчак прибыл для переговоров к возглавлявшему японскую военную миссию в Харбине генералу Накасиме, тот затребовал за оружие некую компенсацию, намекая на более тесное сотрудничество. Колчак ответил, что не просит этого оружия у японцев как милости, но желает его купить за счёт средств КВЖД. В итоге визит не дал результатов, и это обстоятельство сказалось на отношениях между генералом Хорватом и Колчаком[231]. Начало организации Колчаком флотилии на Сунгари и его планы занятия Владивостока беспокоили готовивших интервенцию японцев и вызвали недовольство китайцев. Японцы проводили враждебную Колчаку политику, настаивая на передаче всех вооружённых сил в подчинение атаману Семёнову, их агенты вели подрывную работу в войсках Колчака и переманивали бойцов в отряды Семёнова и Калмыкова. Нередко речь шла даже о личной безопасности адмирала. Колчаку пришлось со своим небольшим отрядом фактически противостоять Японии на востоке России. В конце концов Колчак решил съездить в Японию для выяснения отношений с японским военным руководством[232].
- Снова в Японии
30 июня Колчак, передав командование генералу Б. Р. Хрещатицкому, уехал в Японию. Целью поездки, кроме выяснения отношений с японцами, было стремление завязать связи с представителями других стран, получить от них поддержку в военном строительстве. Посол В. Н. Крупенский организовал встречу Колчака с начальником японского Генштаба генералом Ихарой и его помощником генералом Г. Танакой. Встреча не принесла результатов: японцы убедились, что манипулировать Колчаком не удастся; будучи уверенными в «японофобии» Колчака, они не оказали ему содействия в устранении противоречий с японскими представителями на Дальнем Востоке и даже постарались задержать его в Японии под предлогом отдыха и лечения, так как такая известная и трудноуправляемая личность на Дальнем Востоке мешала осуществлению их планов. Те черты характера Колчака, которые были оценены англичанами — честность и лидерские способности, — автоматически делали его персоной нон грата для японцев[233]. Японцы не были настроены считаться с русскими интересами на Дальнем Востоке в обстановке начинавшегося развала России.
Адмирал внимательно следил за событиями в России, где разворачивалась гражданская война, и размышлял, как он может принести пользу Родине, поэтому большое значение для него сыграло знакомство с возглавлявшим Русский отдел британского военного министерства генералом А. Ноксом. У них завязались дружеские отношения. На англичанина русский адмирал произвёл неизгладимое впечатление, через несколько месяцев генерал запишет: «Он обладает двумя качествами, необычными для русского: вспыльчивостью, вселяющей благоговейный ужас в его подчинённых, и нежеланием говорить просто ради того, чтобы поболтать»[234]. В одном из своих докладов в Лондон Нокс написал о Колчаке: «…нет никаких сомнений, что он является лучшим русским для осуществления наших целей на Дальнем Востоке». Эта оценка позволила некоторым советским историкам утверждать, что «адмирал стал действовать по указке англичан», хотя речь могла идти лишь о планах английских дипломатов на Колчака и их взаимном влиянии с Ноксом друг на друга[235]. По совету Крупенского Колчак посетил французского посла в Токио Э. Реньо, которого уже тогда считали претендентом на пост главы французской миссии во Владивостоке. В сентябре Колчак узнал, что Нокс и Реньо отправляются во Владивосток, и, видимо, при содействии Нокса сумел получить место на их судне. 16 сентября он покинул Японию. Понимая, что на Дальнем Востоке японцы будут мешать его работе, он намеревался пробраться на Юг России, чтобы разыскать семью и поступить на службу к руководителям Добровольческой армии Алексееву и Корнилову (в то время он не знал о гибели последнего во время неудачного штурма Екатеринодара в конце марта 1918 года)[236][232]. Колчак и представить себе не мог, что уже весной командующий Добровольческой армией генерал Деникин признает его Верховным правителем России и подчинится как Верховному главнокомандующему объединённой Русской армии[237].
Гражданская война[править | править код]
Колчак прибыл во Владивосток 19—20 сентября 1918 года. Во Владивостоке он ознакомился с положением на восточных окраинах страны, узнал о состоявшемся в Уфе совещании представителей различных демократических сил и об образовании Директории — объединённого антибольшевистского правительства на территории от Волги до Сибири, претендовавшего на роль «Временного Всероссийского правительства». Узнав о приезде Колчака, с ним захотели встретиться многие морские офицеры. На частном совещании с ними адмирал заявил, что из конкурирующих правительств он поддержал бы Сибирское, так как оно появилось без внешнего влияния и смогло провести мобилизацию населения, что означало значительную поддержку правительства гражданами. Приезд Колчака совпал по времени с посещением Владивостока главой Временного Сибирского правительства П. В. Вологодским. 21 сентября они встретились. Познакомился Колчак и с одним из руководителей антибольшевистского выступления Чехословацкого корпуса и командующим чехословацкими войсками генералом Р. Гайдой, с которым, по данным И. Ф. Плотникова, Колчак договорился о будущем сотрудничестве[238][239]. В результате двух бесед Гайда, человек весьма трудноуправляемый, попал под влияние Колчака[238].
Военный и морской министр Директории[править | править код]
Через Сибирь Колчак ехал как частное лицо в штатской одежде[185]. 13 октября 1918 года он прибыл в Омск, планируя провести здесь лишь несколько дней и отправиться дальше — на Дон. В первую очередь Колчак установил связь с представителями Добровольческой армии. Они относились к Директории крайне отрицательно, считая её «повторением Керенского», что, по мнению историка Хандорина, полностью соответствовало истине[185]. В Омске состоялась встреча Колчака и главнокомандую